Рус Eng Cn Translate this page:
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Library
Your profile

Back to contents

Litera
Reference:

Conceptualization of gender aspect in the Chinese linguoculture

Daulet Fatimabibi Nogaikyzy

PhD in Philology

Doctoral Candidate, the department of Chinese Philology, M. V. Lomonosov Moscow State University

125009, Russia, g. Moscow, ul. Mokhovaya, 11,, 1

fatima-dauletova@mail.ru
Other publications by this author
 

 

DOI:

10.25136/2409-8698.2019.6.31854

Received:

26-12-2019


Published:

03-01-2020


Abstract: This article explores gender traditions of Chinese culture and their mainstream in the verbal means of Chinese language. The author highlights the national cultural peculiarities of Chinese gender culture and ways of their realization in the linguistic units: word, established collocations, proverbs and sayings. Studying the language facts demonstrates that gender stereotypes in the Chinese culture have not only universal cultural, but also linguistic properties implemented in the language through extensive verbal means. For the description of internal form of linguistic units, the study uses the following methods common to linguoculturological research: description, semantic definition, and linguistic interpretation. The article is one of the first works within the post-Soviet Sinology that illustrates that gender stereotypes in the modern Chinese society are objectivized by the extensive and well-structured lexical-phraseological field, proverbs, sayings and other linguistic units, which testifies to its communicative relevance in the Chinese linguistic consciousness.


Keywords:

Chinese language, linguoculturology, gender stereotypes, linguistic worldview, cognitive linguistics, image of a woman, verbal means, secondary nomination, figurative means, national-cultural specificity

This article written in Russian. You can find original text of the article here .

Введение

Представления о мужественности и женственности и присущих им свойствах актуальны для любой национальной культуры. Гендеру отводится существенное пространство в обрядах, фольклоре, мифологическом сознании, «наивной картине мира». Вместе с тем стереотипизация и ценностная шкала гендера в разных культурах существенно отличаются. Потому что различаются социальные роли мужчин и женщин в тех или иных культурах. Они, как правило, регламентированы; такая регламентация стереотипизируется, а затем функционирует в коллективном сознании. [1, с. 66].

Одним из актуальных направлений современной лингвистики, позволяющим изучать особенности национально-культурных особенностей менталитета отдельных этносов является изучение так называемых гендерных стереотипов в лингвокультурном аспекте. Гендерные стереотипы – это внутренние установки в отношении места мужчины и женщины в обществе, их функций и социальных задач. Особенность стереотипов такова, что они настолько прочно проникают в подсознание, что их очень трудно не только преодолеть, но и объективно осознать.

В связи с повышенным интересом учёных к антропологическим проблемам, гендерный дискурс начинает занимать одно из центральных мест как в понимании сущности человека, так и в определении путей развития культуры и цивилизации. Многие исследователи отмечают, что гендерная лексика является одним из ключевых компонентов мировоззрения человека и является одним из самых древних и универсальных. Поэтому изучение данной проблемы способствует более полному изучению духовной, культурной и социальной сущности человека.

Представления о гендере являются универсальными для человеческой цивилизации, в то же время характеризуется национально-специфическими особенностями для тех или иных этнокультур. В данном исследовании термин гендер используется для подчёркивания социальных составляющих концепта пол, которые фиксируются в культурных традициях и стереотипах китайской лингвокультуры и оказывают непосредственное влияние на самоидентификацию и поведение носителей китайского языка и культуры в различных сферах деятельности.

Проблемы гендера в лингвистике

За прошедшие 60 лет лингвистами было опубликовано немало трудов, посвященных гендерному дискурсу. Так, еще в 1922 году Есперсен (Jesperson) отмечал о существовании так называемого «женского языка». Ученый утверждал, что существует гендерные различия в языке, отмечая, что эти различия прежде всего касаются лексических вариантов, используемых мужчинами и женщинами [2].

Робин Лакофф (Robin Lakoff ) в своей статье «Language and Woman's Place» писал, что «женская модель» речи отражает гендерное неравенство, существующее в обществе, указывая на их зависимое положение от мужского пола [3].

Заслуживают внимания и другие труды западных лингвистов, посвященных анализу языкового отражения гендерной культуры, среди которых можно особо выделить исследования D.N. Maltz и R.A. Borker (1982), D. Cameron (1992), J. Coates (2003), J. Holmes, (1995), A. Pauwels (1998), J. Sunderland (2006), J. Swann (2002) и др., в которых описывается, как принятие дискурсивного взгляда облегчает понимание сложных и тонких нюансов, с помощью которых гендер представлен, построен и оспаривается с помощью языка. Эти работы отражают и развивают текущее понимание гендера, идентичности и дискурса, особенно перехода от «гендерных различий» к дискурсивному формированию пола.

Среди китайских лингвистов к данной проблеме в разное годы обращались X. Yang, (2010), Li J. (2001), L. Li (2003), R. Zhao (2003), D. Shi ( 2007), R. Sun (2012).

Среди вышеперечисленных китайских авторов особо выделяется работы Cунь Жуцзяня (Sun Rujian, 2012) в особенности его монография «Китайская гендерная лингвистика» (汉语性别语言学), которую можно назвать первой работой, где была заложена научная основа китайской гендерной лингвистики. Автор на основе теоретических и методологических основ, используемых в психолингвистике и социолингвитике всесторонне анализирует отражение гендера в современеном китайском языке; также через этимологический анализ китайских иероглифов представлена проблема гендерной дискриминации, господствующая в китайской лингвокультуре в прошлых веках. В круг исследований также вошли такие проблемы как этимология гендерной дискриминации и ее отражение в иероглифах, отражение гендера в фонетике, лекике и словообразовании [4].

Так же можно отметить монографию «Язык и пол» Чжао Чжунхуэя (Zhao Ronghui, 2003). В данной монографии гендерной дискурс русской и китайской лингвокультуры впервые представлены в сопоставительном ключе. В исследовании с точки зрения социолингвистики презентуются различия так называемого мужского и женского языка в русской и китайской разговорной речи, всесторонне описываются их социальная природа. Теоретические рамки данной монографии охватывают основные аспекты изучения взаимосвязи между гендерными различиями и речью, словом, а также и различными стилями дискурса [5].

В работах лингвистов постсоветского пространства уже накоплен определенный опыт исследований языкового аспекта гендера. (См. напр. Войченко, 2009; Нерознак, 2009; Гриценко, 2001; Перехвальская, 2002; Картушина, 2003, Кирилина, 1998a, 1998b, 1998с, 1999a, 1999,b, 2001; Халеева, 1999 и др.). К примеру, В.П. Нерознак подчеркивает целесообразность трактовки параметров художественного текста в «гендерном измерении». При этом «важнейшими проблемами для гендерного изучения языковой личности можно считать реконструкцию гендерного «Я» в тексте», а также «построение речевого портрета гендерной языковой личности» [6].

В.М. Войченко отмечает, что пол/гендер трактуется не как биологический фактор, а как многокомпонентный социокультурный феномен, что обусловлено всеобщей тенденцией к антропоцентризму и интеграции различных отраслей гуманитарного знания [1, с. 67].

По А.В. Кирилиной базисные теоретико-методологические положения гендерного концепта основаны на: 1) культурных символах; 2) нормативных утверждениях, задающие направления для возможных интерпретаций этих символов и выражающиеся в религиозных, научных, правовых и политических доктринах; 3) социальных институтах и организациях; 4) самоидентификации личности [7].

Весьма интересен подход И.И. Халеевой к данной проблематике, которая утверждает: «Подход к гендеризму как к реальности, опосредуемой знаками, символами и текстами, позволяет определить гендер в качестве своего рода междисциплинарной интриги, в основе которой сплетается множество наук о человеке, о его не только биологической, но и социально и культурно обусловленной специфике, интриге как совокупности обстоятельств, событий и действий, в центре которых находится человек, личность» (8, с. 7-14).

А.В. Кирилина определяет гендер как совокупность социальных и культурных норм, которые общество предписывает выполнять людям в зависимости от их биологического пола [7]. Изучение сущности и бытования гендерных стереотипов является актуальной и дискуссионной проблемой для лингвогендерологии, психологии, социологии и других гуманитарных наук. Общественное сознание обладает образами мужчин и женщин, исходя из сложившихся веками стереотипов. Эти стереотипы распространяются и на младенцев, хотя те не успели еще приобрести социокультурно-значимые мужские или женские черты.

Дискуссионным является также до сих пор вопрос о взглядах общества на социальное предназначение мужчин и женщин, на их неравенство в социальном и правовом статусе и о причинах этого неравенства. Актуальным остается вопрос о природе различий между мужчинами и женщинами, т.е. о степени влияния разных факторов на имеющиеся различия в способностях и поведении полов.

Таким образом, анализ литературы показывает, что в современном языкознании исследования, посвященные языковому отражению гендера, проводятся в следующих двух направлениях: 1) исследуются в первую очередь номинативная система, лексикон, синтаксис, категория рода и др., а так же какие оценки приписываются мужчинам и женщинам и в каких семантических областях они наиболее отчетливо выражены. Главной целью таких исследовании является описание и объяснении того, как отражается в языке наличие людей разного пола; 2) изучение коммуникативного поведения мужчин и женщин, где выделяются типичные стратегии и тактики, гендерно-специфический выбор единиц лексикона, синтаксических конструкций и т. д.

В данной работе в основном презентуется гендерные стереотипы китайской культуры и их влияние на лексический фонд китайского языка. Целью работы является презентация национально-культурных особенностей гендерной культуры китайцев и способы их воплощения в лексике, фразеологии, эвфемизмах, а так же – паремии. То есть в исследовании в первую очередь презентуется номинативная система, лексика и фразеология и отражение в китайском языке наличие людей разного пола.

Результаты исследования

Общеизвестно, что китайская письменность отличается от письменности других народов тем, что в ней запечатлена вся история развития китайской цивилизации, духовная и материальная культура. К примеру, чтобы понять социальный статус женщины древнего Китая, стоит лишь посмотреть на иероглиф с этим значением. Иероглиф 女 [nǚ] – «женщина», в древних надписях на костях изображал фигуру женщины, сидящей в позе, символизирующей покорность, с подогнутыми под себя ногами, со сложенными впереди руками: . В древнем Китае это была традиционная поза женщины, символизирующая вежливость и покорность мужчине.
В цзягувэнь (甲骨文- письмена на черепашьих панцирях и костях, ок. XIV—XI вв. до н. э.) мужчина изображался так: , верхняя часть иероглифа означала поле, нижняя часть – сила, поскольку в древнем обществе мужчина традиционно занимался земледелием, а женщина – домашним хозяйством. Такой гендерный уклад нашёл воплощение во фразеологизме 男耕女织 [nán gēng nǚ zhī] - мужчины пашут, а женщины ткут.

Язык нации, по мнению Д.С. Лихачева, является сам по себе сжатым, алгебраическим выражением всей культуры нации. Именно в языковых единицах накоплены и закреплены опыт и знания, приобретенные носителями данного языка на протяжении многих веков. Язык является своеобразным зеркалом жизни простого народа, которое способно отражать не только настоящее, но и прошлое. Язык способен накапливать «память поколений» и через свои единицы демонстрируют следы далеких эпох и недавнего времени: Чтобы убедиться в этом, далее мы обратимся к лексикографическим источникам.

В словаре Cihai (辞海) представлено 257 иероглифов, включающих в составе графемы 女 – женщина. Среди них иероглифов с положительной коннотацией – 47 и они чаще всего описывают привлекательную наружность и добродетель женщины. Например: 娇[jiāo] - красивый, привлекательный; женственный; хрупкий; 好 [hǎo]; [hào] - хороший; приятный; красивый; добрый; подходящий; удобный; 妥 [tuǒ] - надлежащий, правильный, подобающий, спокойный, мирный; 妙[miào] - красивый, прекрасный; хитрый; тонкий; искусный; ловкий; сокровенный, тайный; 妌 [jìng] – добродетельный; 姝 [shū] - красивый, прелестный; 娥 [é] - прекрасный, красивый; красавица; 㚴 [bù] - красивая девушк; 妆 zhuāng - косметика; прихорашиваться.

Иероглифов с отрицательной коннотацией – 35 (например: 嫉 [jí] –завидовать, ревновать; ненавидеть; 嬲 [niǎo] - дразнить; приставать (к кому-л.); флиртовать, 奸[jiān] – зло; пороки; негодяй; 奴 [nú] – раб; 妄 [wàng] - абсурдный, опрометчивый; [wáng] - ложь, заблуждение, [wú] – не (отрицание; 奻[nuán] - ругаться, скандалить; дурной, глупый; 嬾 [lǎn] - ленивый; 妨 [fáng], [fāng], [fāng], [fáng] - вредить; причинять вред; приносить несчастье, мешать, препятствоват; 妒[dù] - завидовать; ревновать; зависть; завистливый; 媸 [chī] - безобразный, уродливый, отвратительный; 妓 [jì] - проститутка и др.

Иероглифов, где присутствует и отрицательная и положительная коннотация -18. Среди них иероглиф 妖 [yāo], который используется в значении «привлекательный», «очаровательный», «соблазнительный», но в то же время может означать и необъяснимое, бесовское, зловещее. Иероглиф 媮(偷) [yu], [tōu] может означать «веселье», «радость», но может означать и «красть». Иеоргилиф 媔 [mián], [miǎn] описываает красивые глаза женщины, в то же время может использоваться в значении «завидовать» [9]

Если глубже взглянуть в лексический слой китайского языка, то можно увидеть, что участь женщины в древнекитайском обществе была весьма незавидной̆. Возьмем, к примеру, слово – 溺婴 [nì yīng] - «утопить ребёнка». В составе второго иероглифа 婴[yīng]мы видим графему 女, означающий женщину, этот говорит о том, что в древности таким образом убивали младенцев исключительно женского пола.
Такой негуманный подход избавления от ребенка, по нашему мнению, восходит к культу предков, ставший сердцевиной религиозной жизни древних китайцев. Известно, что культ предков обязывал к сыновней почтительности – xiao ( 孝), которая предполагала слепое подчинение родителям при жизни, а после смерти – похороны со всеми почестями и последующее приношение жертв их духам jibai zuxian (祭拜祖先), в рамках своеобразных установлений, которые выражались специальным словом – li ( 礼) . Согласно концепции li, дочь не имела права приносить жертвы родителям после их смерти. Возможно поэтому в старом Китае дочь была, в большинстве случаев, нежеланным ребёнком. В старом обществе были очень распространёнными случаи, когда бедный крестьянин, заботясь о том, чтобы было кому его хоронить со всеми почестями и приносить жертвы после его смерти, убивал младенцев женского пола вплоть до появления на свет мальчика.

В древнем Китае иметь дочь было экономически невыгодно. Мало того, что повзрослев, девушка уходит от родителей в чужой дом, в тот самый момент, когда она может разделить хозяйственные дела семьи, так ещё при замужестве родители должны были приготовить приданое - jiazhuang (嫁妆), что зачастую, по мнению родителей девушки, являлось чистым убытком. Популярная китайская пословица гласит 嫁出去的女,泼出去的水 [jià chūqù de nǚ, pō chū qù de shuǐ] - «Вышедшая замуж дочка всё равно, что выплеснутая наружу вода». И единственным способом пресечь все эти проблемы на корню – было умерщвление новорождённой девочки. Родители убивали их сами, либо поручали это другому человеку, либо просто выносили во двор и оставляли умирать. Такой негуманный способ разрешения материальных проблем периодически приводил к дисбалансу полового состава среди людей брачного возраста. Например, китайский этнограф Фэй Сяотун отмечает, что в некоторых китайских деревнях прошлого столетия на 140 мужчин брачного возраста приходилось 100 девушек того же возраста [10, c. 44].


В древнем Китае, в бедных крестьянских семьях, если девочка не была утоплена во младенчестве, ей, зачастую, всё равно было не избежать незавидной участи. Новорождённых или малолетних девочек часто покупали бедные семьи, которые не могли себе позволить внести выкуп за невесту для своих сыновей. Девочку с малых лет учили хозяйствовать и, по достижении ею брачного возраста, выдавали замуж за одного из сыновей (Там же). Более подробную информацию о гендерном неравенстве, царившем в древнем Китае, можно найти в следующих языковых единицах: 1) слова: 家里人 [jiā lǐ rén] или 屋里人[wū li rén] – та, которая дома сидит; 孩子他娘 [háizi tā niáng] – мать детей; 贱 内 [jiàn nèi] – моя (презренная жена); 拙荆 [zhuō jīng] – моя (убогая) жена; 2) фразеологизмы: 重男轻女 [zhòng nán qīng nǚ] – уважать мужчин, недооценивать женщин; 男尊女卑 [nán zūn nǚ bēi] - уважать мужчину, презирать женщину; 红颜命薄 [hóng yán mìng báo] – у красивой женщины судьба тяжёлая; 3) пословицы и поговорки: 女子无才便是德 [nǚ zǐ wú cái biàn shì dé] - самая добродетельная женщина - это бесталанная женщина; 女人头发长 见识短 [nǚ rén tóu fǎ cháng jiànshì duǎn] - у женщины волосы длинные, а ум короток; 好女不嫁二夫 [hǎo nǚ bù jià èr fū] - хорошая женщина дважды замуж не выходит; 打老婆, 骂老婆, 手内无钱卖老婆[dǎ lǎo pó, mà lǎopó, shǒu nèi wú qián mài lǎo pó] – можно бить жену, можно её ругать, а если денег не останется, её можно продать; 菜刀不磨成死铁, 女人不打成妖孽[cài dāo bù mó chéng sǐ tiě, nǚ rén bù dǎ chéng yāo niè] – если не точить нож, то он тупеет, если не бить жену, то она может превратиться в оборотня ; 美色从来是祸胎 [měi sè cóngl ái shì huò tāi] – красивая женщина – это всегда источник зла; 十个女子九个妒 [shí gè nǚ zǐ jiǔ gè dù] - женщина – очень завистливое существо и мн. др.

Проблемы гендерного неравенства также отражен в литературных произведениях. Так, Лао Шэ (Lao She) , который сам вышел из бедной семьи, в своих произведениях очень реалистично передавал тяжёлую долю простой китаянки. Его главная героиня в повести «Серп Луны» (月牙) которая, волею сложившихся обстоятельств, вынуждена заниматься проституцией, говорит: «Имея дело со многими мужчинами, я совсем забыла, что такое любовь. Я не могла любить даже саму себя, не то, что другого человека. Рассчитывая выйти замуж, я вынуждена была притворяться, что люблю, уверять, что хочу быть с ним навеки. Я говорила это многим, и даже клялась, но никто не взял меня в жёны. Распутница для них хуже воровки: ведь воровство приносит деньги» [11, с. 78].

Одна из героинь социального романа Лао Шэ «Записки о Кошачьем городе» (猫城记) знакомя главного героя с наложницами своего мужа, говорит: «Вот эту чертовку мой муж взял, когда ей было всего десять лет. ельце ещё не окрепло, а муж лакомился им. Помню, в первый месяц, едва стемнеет, эта чертовка начинает плакать, зовёт папу, маму, хватает за руки меня, умоляет, чтобы я не уходила. о я, добродетельная жена, не могла ссориться с мужем из-за какой-то десятилетней паршивки. Но я разве похожа на неё, разве я способна помешать своему господину наслаждаться?» [12].


Китайский язык изобилует словами, словосочетаниями и другими языковыми средствами, свидетельствующими о самых трагичных страницах китайской гендерной культуры. Одними из таких древних обычаев являются guo xiao jiao (裹小脚) - бинтования ног женщинам.

В древнем Китае xiao jiao (小 脚) – маленькая ступня, вредно отражавшаяся на здоровье женщин, высоко ценилась любителями женской красоты. Красота и сексуальная привлекательность китаянки часто определялись маленькими ножками, воспетыми поэтами- мужчинами, как san cun jin lian (三寸金莲) – «золотой лотос в три цуня».

Считается, что традиция бинтования ног зародилась ещё в VII веке, когда один император-эротоман воспел в стихах маленькие ножки своей любимой наложницы, ступающей по цветам лотоса, специально для этой цели сделанным из листового золота: «Вот так, за шагом – шаг, рождается лотос под нею!». Таким образом, женщины высшего света, чтобы удовлетворить извращённые сексуальные вкусы мужчин, несмотря на боль и страдания, делали всё, чтобы иметь san cun jin li - «ножки в три цуня». Известно, что бинтование ног начинали с четырёх-пяти лет, но не позже семи-восьми. При этом, четыре меньших пальца подгибали к подошве, а затем, вместе с передней частью ступни притягивали к пятке, забинтовывая широкой лентой из бумажной или шёлковой ткани. Между подошвой и пальцами насыпали специальный порошок, который, буквальным образом, вытягивал воду, и от этого мышцы этой части ноги становились сухими. С каждым днём бинты накладывались всё туже и туже. Такое бинтование, с присыпкой порошком, проводилось ежедневно, полгода или год, пока деформированная ступня не принимала желаемый размер, и вид вытянутого треугольника. Размер искалеченной ступни иногда достигал 3 цуня (1 цунь – 3,3 см , что было предметом гордости женщин, и вызывало восхищение мужчин-эротоманов. О том, каких страданий стоила иметь ступню в 3 цуня говорится в пословице 小脚一双,眼泪一缸 [xiǎo jiǎo yī shuāng, yǎn lèi yī gāng] - «пара маленьких ножек – целый чан слёз».

Китайская эротология имеет многовековую и богатую историю. Даосские трактаты, подробно описывающие эту деликатную тему, датируются II-III вв. д. н. э. (См.: Кобзев А. [13]; Чжан Ж. [14]; Chang S. [15]. Многочисленные слова и словосочетания, характеризующие интимную жизнь мужчины и женщины, красноречиво говорят о крайней важности темы секса в жизни китайцев. К примеру, кроме zuoai (做爱) – которое, очевидно, является калькой английского make love и односложных глаголов日[rì], 操[cāo], 搞 [gǎo], 干 [gàn], в китайском языке существует целый ряд эвфемизмов: zaoren (造人) – создавать человека; xingxingwei (性行为) - сексуальное поведение; dunlun, (敦伦) - укреплять дружеские отношения; fangshi (房事) - интимные дела; rendao (人道) – человеколюбие; yunyu (云雨) - тучи и дожди; fasheng guanxi, (发生关系) – вступить в отношения; shuijiao (睡觉) – спать; kunjiao (困觉) – дремать; rugang (入巷) – входить в гавань;pitui (劈腿) – разводить ноги; изменять, шляться; chaofan (炒饭) – готовить; banshi (办事) – заниматься делом; hecha (喝茶) – пить чай; dapao (打炮) - стрелять из пушки; dajing (打井) – копать колодец; zuanjing (钻井)- бурить колодец; dadong (打洞) – рыть яму; dayan (打眼儿) – пробивать отверстие; kaikun chunvdi (开 垦 处 女 地) – распахивать девственную землю; meizhou dashi (每周大事) – важное дело каждой недели; kaifang (开房) – снимать номер в гостинице; nashir (那事儿) – то дело; wanr (玩) – играть, развлекаться; nong (弄) – делать, заниматься; ru (入) – входить; laiyixia (来一下) – делать разок и др.

Для китайской женщины беременность – это 有了[yǒu le], т.е. появилось, месячные – это 来了那个了 [lái le nà gè le] – пришло это, 来好事了 [lái hǎo shì le]– «счастье» привалило, 大姨妈来了 [dà yí mā lái le]– тётушка приехала, 受罪 [shòu zuì] - терпеть страдания, а также – 倒霉了[dǎo méi le] – произошла неприятность [16].

Многочисленные художественные фильмы на тему любви и брака: «小男人遇上大女人» (Слабый мужчина встретил сильную женщину),«盛女黄金时代» (Эпоха «старых дев»), «北京爱情故» (Любовь в Пекине), «老爸的爱情» (История любви моего отца), «玉观音» (Нефритовая Гуаньинь), «未婚妻» (Невеста), «中国式离婚»(Развод по-китайски), «别动我的幸福» (Не трогай моё счастье), «门当户对» (Ровня), «人到四十» (Когда тебе исполнилось сорок лет),«婚前协议» (Предбрачный договор),«裸婚时代» (Эпоха «голых свадеб» (без покупки квартиры, автомобиля, свадебной церемонии, колец и пр.),«小城大爱» (Большая любовь в маленьком городе),«美好生活» (Счастливая жизнь),«丈夫的秘密» (Секрет мужа),«错婚» (Брак по ошибке),«幸福密码» (Код счастья),«娘要嫁人» (Моря мама выходит замуж) достаточно ярко демонстрируют, каких разительных изменений претерпевает гендерная культура в современном Китае. Вышеперечисленные фильмы имеют не только эстетическую ценность, но в то же время в них демонстрируются актуальные языковые единицы, появившиеся в речи вслед за изменениями в гендерной культуре: 剩女 [shèngnǚ] – «оставшаяся девушка» (ср. рус. старая дева); 女强人 [nǚ qiángrén] – «сильная женщина», ср. рус. «бизнес-леди»; 女汉子[nǚ hànzi] – «женщина-мужик», ср. рус. «бой-баба»; 富婆 [fùpó] – «богатая женщина»; 小白脸 [xiǎobáiliǎn] – «маленькое лицо» (ср. рус. «альфонс», «жиголо»); 妻管严 [qī guǎn yán] – ср. рус. «подкаблучник»; 做小姐 [zuò xiǎojiě] – «работать девушкой по вызову»; 车辆放置饮料 [chēliàng fàngzhì yǐnliào] – «газировочная проституция», ср. англ. «soft drink prostitution», 包二奶 [bāo èrnǎi] – «содержать вторую жену», т.е. иметь на стороне любовницу; 小三[xiǎosān] – «третья сторона», как правило означает любовницу; 宝贝[bǎobèi] – «драгоценный/драгоценная» (форма обращения), 心肝[xīngān] – «сердце и печень» (форма обращения), 小心脏[xiǎo xīnzàng] – «маленькое сердечко» (форма обращения), 小祖奶奶 [xiǎo zǔ nǎinai] – «моя маленькая прабабушка» (форма обращения), 小祖宗[xiǎo zǔzōng] – «мой маленький предок» (форма обращения), 第三者 [dì sān zhě] – «третья сторона», ср. рус. «разлучница»; 闪婚 [shǎn hūn] – «молниеносный брак» (о парах, которые женятся после недолгого знакомства), 闪孕[shǎn yùn] «молниеносная беременность», 闪离 [shǎn lí] – «молниеносный развод» и мн. др.

Исследование вышеперечисленных языковых фактов показывают, что гендерные стереотипы китайской культуры обладает не только общекультурными, но и общеязыковыми свойствами, которые в лексико-семантической системе китайского языка закреплены символическими значениями. Из приведенных примеров видно, что в современном китайском языке гендерные стереотипы объективируются обширным и хорошо структурированным лексико-фразеологическим полем, многочисленными паремиями, прецедентными текстами и другими языковыми средствами, что свидетельствует о его коммуникативной релевантности для китайского языкового сознания.

Заключение

Резюмируя вышеприведённые языковые факты, можно утверждать, что любой стереотип неотделим от языка. Это прежде всего касается этнических стереотипов, которые тесно связаны с лексикой и без него не могут существовать. Анализ языкового материала демонстрируют, что этнические стереотипы получают языковую объективизацию в виде лексики, фразеологии, пословиц и поговорок, прецедентных текстов и других языковых единиц.

Результаты анализа языковых фактов демонстрируют, что лингвистический подход к изучению этностереотипов исключают субъективность и обеспечивает воссоздание образа человека объективной реальности. Поскольку на основе такого подхода лежит языковая действительность: слова и выражения, активно используемые носителями языка и культуры.

Анализ языкового материала показал, что гендерные стереотипы являются одним из центральных составных частей китайской лингвокультуры. Они играют важную роль в защите социальных ценностей китайцев, характеризуются эмоциональностью и высокой степенью устойчивости.

Таким образом, можно утверждать, что изучение гендерных стереотипов и гендерно обусловленной лексики может способствовать пониманию когнитивных процессов, происходящих в различных национальных культурах, особенностей ментального мира носителей языка. Поскольку гендерная лексика - это важный пласт, находящийся в основе концептуализации окружающего мира человеком и является важной ячейкой культуры в ментальном мире человека.

Гендерные стереотипы очень упрощают реальную ситуацию, однако в коллективном общественном сознании они закреплены прочно и меняются медленно. Информация, закрепленная в лексическом фонде национального языка накладывают отпечаток на восприятие мира носителей китайского языка и напрямую влияют на качество коммуникативных процессов, в которые они вступают.

References
1. Voichenko V.M. Otrazhenie gendernykh stereotipov v yazyke i kul'ture. Vestn. Volgogr. gos. un-ta. Ser. 2, Yazykozn. 2009. № 1 (9). – S. 64-70.
2. Jesperson, O. Language: Its nature, development and origin. – New York: London: G. Allen & Unwin ltd., 1922. – 456 p.
3. Lakoff R. Language and Woman's Place. Cambridge University Press/ Language in Society, Vol. 2, No. 1 (Apr., 1973). – Pp. 45-80. URL: http://www.jstor.org/stable/4166707 (accessed on: 12.01.19).
4. Sun R. (2012). Chinese gender linguistics. – Beijing: Beijing kexue chubanshe, 2012. – 234 p.
5. Zhao R. Language and Gender: A Sociolinguistic Study of Spoken Language. – Shanghai: Shanghai Foreign Language Education Press, 2003. – 318 pp.
6. Neroznak, V. P. Yazykovaya lichnost' v gendernom izmerenii / V. P. Neroznak // Gender: yazyk, kul'tura, kommunikatsiya : tez. I mezhdunar. konf. – M.: Izd-vo MGLU, 1999. – S. 70–71.
7. Kirilina A.V. Gendernye komponenty etnicheskikh predstavlenii ( po rezul'tatam pilotazhnogo eksperimenta) // Gendernyi faktor v yazyke i kommunikatsii. – Ivanovo, 1999. – S. 46-53.
8. Khaleeva I.I. Gender kak intriga poznaniya // Gender kak intriga poznaniya. Sbornik statei. – M., 2000. – S. 9-18.
9. Sihai. Shanghai: – Shangjhai ceshu chubanshe, 1989. – 2572 p.
10. Fei S. Kitaiskaya derevnya glazami etnografa. – M.: Nauka, 1989. – 245 s.
11. Lao Sh. Yue yanr. Wuhan: Changjiangwenyi chubanshe. – 2015. – 200 p.
12. Lao Sh. Zapiski o Koshach'em gorode. – M.: Molodaya gvardiya, 1972. – S. 149-269.
13. Kobzev. A.I. Kitaiskii Eros. – M.: Kvadrat, 1993. – 508 s.
14. Chzhan Zh. Dao lyubvi. – M.: Folium, 1991. – 224 c.
15. Shang S.T. Tao of Sexology: Sexual Wisdom and Methods https://www.webcitation.org/6G2Dyy6P2 (accessed on-12.02. 2019)
16. Yang D. Hanyu yu wenhua jiaoji. – Beijing: Shangwu yinshuguan, 2012. – 280 c.