Czech-French political contacts in the early 1870s

Ksenofontov Igor' Alekseevich Postgraduate student, the department of History of South and West Slavs, M. V. Lomonosov Moscow State University 119192, Russia, g.Moskva, g. Moscow, Lomonosovskii pr., 27, korp. 4 igor.ksenofontov1@gmail.com

Анализ большинства контактов чешских общественных деятелей с властными кругами за рубежом свидетельствует об их жесткой связи с внутриполитической повесткой дня в Габсбургской монархии. В этом отношении для чешской истории Нового времени важны 1860-е гг., когда Национальная партия особенно активно начала поиск возможной опоры, союзника в лице какой–либо крупной европейской державы. В момент серьезных конституционных экспериментов в Австрийской империи для достижения своих целей руководство партии предприняло ряд зарубежных акций. В данном случае подразумевается деятельность Франтишека Ладислава Ригера (1818-1903) и Франтишека Палацкого (1798-1876) в восточном и западном направлениях – их инициативы в Российской империи и Франции. Соответственно, важно учитывать их понимание политического русофильства и франкофильства.

Говоря о чешско-французских политических связях в 1860-е гг., можно отметить, что к ним проявляла устойчивый интерес лишь чешская сторона. Наполеон III верил, что дуализация внутренне укрепит нестабильную империю Габсбургов – возможного союзника в борьбе с Пруссией. Поэтому он мало внимания уделял чешским национальным проблемам, в отличие, скажем, от венгерских ^{[7, с. 105]}. На этом фоне примечательны изменения в характере чешско-французских контактов в начале 1870-х гг.

Возникновение Французской Республики во время вооруженного противостояния с Пруссией привело к кадровым перестановкам в дипломатическом корпусе. Генеральным консулом в Вене стал Альбер Лефевр. В его планы входило подтолкнуть Австро-Венгрию к отказу от нейтралитета в войне в пользу Франции. Для этого он собирался провести переговоры с представителями политической элиты ненемецких народов Австро-Венгрии. Предполагалось, что они публично поддержат его инициативы и это поможет консулу надавить на Вену в пользу Франции ^{[5, с. 132]}.

Известный чешский историк Ян Опоченский указывает на еще одну цель Лефевра. По мнению этого исследователя, если бы французскому консулу удалось убедить славянские народы монархии выступить против Пруссии и других немецких государств, то Российская империя поняла бы, что она ошиблась в проводимом ей внешнеполитическом курсе. Как считал Лефевр, Санкт-Петербург, вспомнив о противостоянии славянского и германского начал, выступил бы против аннексии Эльзаса и Лотарингии ^{[4, с. 184]}.

Данные наблюдения говорят о том, что среди французских дипломатов в период войны формировалось восприятие России как возможного союзника. Такой подход сочетался с позицией Ф. Л. Ригера, который стремился опереться на обе державы при возможном решении чешского вопроса. Следует подчеркнуть, что на тот момент и его оппоненты в Национальной партии – младочехи – тоже выражали прорусские симпатии, отражавшие настроения в чешском обществе ^{[7, с. 109, 111] [2, с. 168]}.

Альбер Лефевр прибыл в Прагу 9 ноября 1870 г. В этот же день состоялась его первая встреча с Ригером ^{[5, с. 147]}. Дипломату был оказан очень теплый, радушный прием. Свое глубокое удовлетворение от визита он выразил в письме лидеру Национальной партии от 19 ноября. Знакомство с ним показывает, что на переговорах с Палацким и Ригером Лефевр просил их сделать публичное заявление в поддержку Франции. В нем следовало выразить протест против присоединения Пруссией Эльзаса и Лотарингии. Дипломат давал понять обоим деятелям, что такое выступление усилит налаживающиеся связи между Францией и чехами. Лефевр, играя, возможно, на настроениях Ригера и Палацкого, подчеркивал, что французское правительство надеется на чешскую помощь ^{[9, с. 214-215]}.

Для лидеров Национальной партии это была хорошая возможность установить прямо на территории Австро-Венгрии тесные контакты с официальным французским представителем. Сотрудничество для обеих сторон могло стать взаимовыгодным. Непосредственным результатом этой встречи и начавшейся затем переписки стало выступление чешских национальных депутатов богемского сейма с «Промеморией чешских либеральных политиков о внешней политике» (декабрь 1870 г.). Одним из важных пунктов в этом документе было заявление о поддержке Франции и критика аннексии Эльзаса и Лотарингии Пруссией ^{[10, с. 166]}.

Впрочем, стоит отметить, что идея о выступлении на домашней арене с подобным документом обсуждалась в Национальной партии еще до контактов с Лефевром. Более того, его черновой текст уже был готов к концу сентября 1870 г. Между тем, как уже указывалось, Лефевр встретился с Ригером и Палацким в начале ноября ^{[5, с. 132]}. Таким образом, нельзя говорить о том, что французский консул был вдохновителем и инициатором чешской акции. Но так получилось, что осенью 1870 г. французские и чешские инициативы приобрели общее измерение. Переговоры Лефевра и Ригера придали Промемории еще большую злободневность.

Опубликованные источники не могут подтвердить, согласовывал ли французский дипломат свои инициативы с Парижем. Другими словами, было бы рискованно отождествлять деятельность Лефевра в Вене с планами французского правительства.

Представляется, что сам консул действительно желал франко-чешского союза. В декабре 1870 г. Левефр стремился убедить министра внутренних дел Леона Гамбетта в необходимости официального заявления французского правительства, где бы оно выразило благодарность чешскому народу за поддержку и солидарность с ним при обсуждении острых проблем для обеих сторон. Но Гамбетта отказался это сделать из опасений перед ответными мерами Пруссии. Он считал, что подобный дипломатический шаг мог бы стать провокацией в отношении Бисмарка и прусского генералитета. Такой точки зрения придерживался и министр иностранных дел Жюль Фавр ^{[5, с. 160-161]}.

Другие причины такого решения приводит Опоченский. И их следует учитывать.

Уже 21 января 1871 г. Францией было заключено перемирие с Пруссией, по которому французские власти признавали будущую аннексию Эльзаса и Лотарингии. Хотя выход в свет «Промемории» (декабрь 1870 г.) формально предшествовал началу перемирия, многое свидетельствовало о предстоящем решении. Это выступление не могло оказать существенного влияния на ход событий и по другой очень существенной причине. Отсутствие должной реакции на чешскую акцию со стороны французских властей было обусловлено и восстанием Парижской коммуны (март – май 1871 г.) ^{[4, с. 196]}.

В итоге каких-либо заявлений на официальном уровне в ответ на «Промеморию» не последовало. Интересно, что 10 месяцев спустя сам Гамбетта уже пожалел о том, что не выразил от лица правительства благодарность чехам за поддержку ^{[5, с. 162]}. Во французской прессе тоже можно найти критику в адрес руководителей внешней политики, проигнорировавших опасное для чехов начинание, с точки зрения внутриполитических последствий ^{[3, с. 1]}.

Так или иначе, чешско-французское взаимодействие на этом не закончилось. Лефевр продолжал свою линию в монархии Габсбургов. Он и французский консул в Темешваре Эмиль Пико в 1871 г. планировали провести акцию, в которой бы приняли участие малые народы империи. Выступление организовывалось против военной агрессии Пруссии и политического унижения Франции. Как писал в это время Лефевр Ригеру, выступление должно было стать «точкой отправления для большого политического движения». Началом для всеобщей манифестации могла послужить петиция, где была бы изложена цель мероприятия ^{[3, с. 218]}.

Французский консул желал, чтобы во время этой акции «в первом ряду» были именно чехи как народ, раньше всех выразивший свою солидарность с Францией. Уже 2 февраля генеральный консул отправил письмо, в котором просил Ригера принять участие «в новом деле» ^{[11, с. 217]}.

12 февраля послание Ригеру написал консул в Темешваре Эмиль Пико. В нем он выражал надежду, что чехи присоединятся к планируемой демонстрации. Консул добавлял, что Лефевру удалось привлечь некоторые венгерские политические круги, а также румын и поляков. Более того, французский коллега ему сообщал, что часть австрийских немцев тоже готова выступить. В придачу Пико послал Ф. Л. Ригеру текст петиции на немецком языке ^{[12, с. 217-218]}.

Однако Ригер тянул время. Он не предпринимал никаких конкретных шагов и, видимо, даже не давал обещаний. 20 февраля Лефевр адресовал ему еще одно письмо, где критиковал чешского деятеля за промедление. Говоря о согласии венгров, поляков, румын и сербов выступить в пользу Франции, консул добавлял: «В этом общем действии всех наших союзников чехи заняли бы почетное место <…> Мы весьма удивлены, что еще не получили от них [чехов – И.К.] новостей, и молчание, которое они хранят уже несколько дней, нам кажется непонятным». Также он указывал: «Я Вам признаюсь <…>, что это промедление нас очень беспокоит, меня и мсье Пико, т.к. время давит на нас; через пять или шесть дней мир может быть подписан, и наше выступление не будет иметь абсолютно никакого смысла» ^{[13, с. 218-219]}.

Только 22 февраля (на следующий день после заключения перемирия) Ригер ответил Лефевру, причем довольно уклончиво. Он приветствовал идею самой демонстрации, не умалял ее большого значения. Автор письма был особенно рад, что в числе инициаторов будут австрийские немцы. По его мнению, это внесло бы раздор в их политический лагерь, симпатизирующий пруссакам.

Однако в дальнейших рассуждениях Ригер сделал акцент на остром конфликте между чехами и немцами. Он обратил внимание французского дипломата и на сложность взаимоотношений чехов с венгерской элитой. В данном случае он посчитал целесообразным сослаться на мнение Пико. Ведь тот «правильно отметил, что чешская инициатива в этом деле могла бы стать для венгров и немцев предлогом отказаться от выступления» ^{[14, с. 219]}.

При этом Ригер понимал, что его ответ вызовет негативное отношение адресатов к позиции чехов. Для того чтобы смягчить такое впечатление в конце письма он отметил, что симпатии чешского народа к Франции настолько искренни, что он может в любой момент присоединиться к акции ^{[14, с. 219]}.

Таким образом, прямого согласия на участие в манифестации в поддержку Франции все-таки Ригер не дал. В этой связи можно предположить, что и ссылка на возможный отказ немцев и венгров от совместных действий с чехами была лишь хорошо закамуфлированным несогласием с деятельностью французских дипломатов, поводом уклониться от их публичной поддержки.

24 февраля Лефевр прислал свой ответ. Он сообщал о ходе реализации готовившейся акции. При этом дипломат отмечал, что чехи опоздали занять в выступлении значимое место и уже не будут, как ранее, «впереди всех народов монархии». Однако Лефевр надеялся, что чехи все же в будущем присоединятся к общему демаршу ^{[14, с. 219-220]}.

Чем можно объяснить избранную Ригером линию? Почему он после «Промемории», т.е. спустя всего два месяца, уже не поддержал инициативы французов? В опубликованной переписке он не дает прямого ответа на данный вопрос. Между тем его позиция обусловливалась новым поворотом в развитии отношений с короной.

В начале 1871 г. обозначился сдвиг в конфликте чешских национальных политиков с Веной. 5 февраля император Франц Иосиф I назначил новое правительство. Его возглавил Карл Гогенварт. Важной фигурой в кабинете министров также стал Альберт Шеффле, профессор Венского университета, интеллектуал. Он был сторонником той точки зрения, что германизация и насаждение «немецкости» в исторических землях, где проживают славяне, являются бесперспективными и ведут монархию к нестабильности ^{[8, с. 218]}. Примечательно также, что двое из нового правительства были чехи – министр юстиции Карел Габьетинек и министр образования Йозеф Йиречек.

Новое правительство получило согласие императора на переговоры с чешскими политиками-федералистами и шляхтой, пребывавшими в пассивной оппозиции. И на этот раз, после выборов 6 октября 1870 г., когда было избрано 36 чешских депутатов в парламент, они отказались принять участие в его работе. Встречи начались как раз в феврале 1871 г. и шли в благоприятном для Национальной партии ключе. Речь шла о разработке и потенциальном подписании императором Фундаментальных статей. Данный свод положений позволил бы Богемии получить особый статус, фактически широкую автономию в составе Цислейтании, что послужило основанием для некоторых исследователей говорить даже о триализации империи. Основными авторами этих разработок стали представитель исторического дворянства Йиндржих Ярослав Клам-Мартиниц и Франтишек Ладислав Ригер.

Таким образом, в новых условиях понимание ситуации и цели предстоящих действий у Лефевра и чешских деятелей явно не совпадали. Если бы Национальная партия поддержала планы французских дипломатов и выступила с публичной критикой имперской внешней политики, то это означало бы открытое противостояние с правительством. На фоне начавшихся продуктивных переговоров с венским кабинетом для Ригера такой шаг был просто ошибочным.

Это очень примечательный момент. В 1860-е гг. Ригер и Палацкий искали поддержки во Франции и России с целью добиться определенного давления на Вену при решении чешского вопроса с учетом исторического государственного права. Они поддерживали контакты с представителями этих стран в Габсбургской империи, хотя и осторожно. Разумеется, и в те годы большинство их инициатив имело прагматический характер. Об этом, например, идет речь в инструкции российского МИДа посланнику в Вене Е. П. Новикову. В Санкт-Петербурге скептически относились к симпатиям чехов к России, называя их туманными, неопределенными ^[6]. Да и сам Новиков писал в МИД, что чешские политики выражают свое дружественное отношение лишь с целью оказать давление на правительство Гогенварта ^[1].

Политическое франкофильство в 1870-х гг. развивалось в той же парадигме. За ним стояло стремление чехов показать стратегическое (экономическое, политическое, культурное) значение земель Чешской короны не только в Австро-Венгрии, но и в европейском пространстве.

В случае изменения повестки дня внутри империи в пользу чехов, они не могли переступить через жестко очерченную красную черту – сохранение Австро-Венгрии как гаранта своего существования и благоденствия. В том числе вполне допускали возможность корректировки ранее сделанных заявлений, исходя из собственных национальных интересов.

Тем не менее начало 1870-х гг. стало важным этапом в чешско-французских политических контактах. Впервые в Новой истории чешская и французская сторона публично продемонстрировали взаимный интерес. Несмотря на то, что его реальным выражением стала лишь чешская акция с «Промеморией», подобный шаг можно рассматривать немаловажным прецедентом в долгосрочной перспективе. Выступление в декабре 1870 г. стало проявлением возникшего франкофильского направления в чешской политике, которое особенно активно развивалось в годы Первой мировой войны и межвоенный период для укрепления внешнеполитических позиций Чехословацкой Республики.