Interference of the intervener in contractual relations: means of protecting a bona fide creditor

Osipov Mikhail Leonidovich Postgraduate student, the department of Civil Law, O. E. Kutafin Moscow State Law Academy 123242, Russia, g. Moscow, ul. Sadovaya-Kudrinskaya, 9 osipov.legal@ya.ru

Guseva Anastasiya Aleksandrovna Leading Legal Adviser, "UNICON" (BDO Global Alliance) 107061, Russia, g. Moscow, Preobrazhenskaya ploshchad', 8, etazh 14 aguseva_legal@mail.ru

Одним из основополагающих гражданско-правовых принципов является принцип pacta sunt servanda (с лат. «договоры должны соблюдаться»). Нельзя не отметить, что данный принцип имеет не только некое абстрактное содержание, но и важнейшее практическое значение для участников гражданского оборота, поскольку он обязывает лиц исполнять возложенные на себя обязательства и в то же время предоставляет возможность (право) другой стороны требовать принудительного исполнения обязанности.

Принцип pacta sunt servanda существует не в теоретическом вакууме, а в рамках конкретного договорного обязательства. Именно поэтому для реализации этого принципа имеет большое значение понятие обязательства.

С точки зрения гражданского права обязательство классически рассматривается как относительное правоотношение, то есть правоотношение, возникающее между конкретным кредитором и конкретным должником. Так, существо обязательства сводится к тому, что конкретные лица юридически связываются между собой^[1]. Одним из признаков обязательства, по мнению О.С. Иоффе, является то, что обязательственное правоотношение всегда устанавливается с определенным лицом и потому носит относительный характер.

Российское гражданское законодательство прямо закрепляет данный постулат – согласно пункту 3 статьи 308 Гражданского кодекса Российской Федерации (далее – ГК РФ) обязательство не создает обязанностей для лиц, не участвующих в нем в качестве сторон (для третьих лиц).

Тем не менее, на обязательство сторон могут воздействовать различные факторы, имеющие как глобальный характер (например, обстоятельства непреодолимой силы, мировые экономические процессы), так и менее всеобъемлющие обстоятельства – недобросовестные действия иных участников оборота по вмешательству в чужое обязательство. Условно таких лиц можно назвать интервентами (от англ. intervention – вмешательство). Здесь и далее по тексту статьи под «интервентом» понимается лицо, которое не является стороной договорного обязательства, однако оно вмешивается в договорное отношение (например, путем вступления в договорные отношения с одним из уже договорившихся сторон), тем самым причиняя вред как обязательству, в целом, так и договорившимся сторонам-контрагентам, в частности.

О.С. Иоффе указывал, что «закон должен ... запретить третьим лицам совершать действия, препятствующие осуществлению прав и обязанностей сторонами в обязательстве или способствующие их уклонению от выполнения своих обязанностей»^[2].

Учитывая то, что интервент не является стороной чужого обязательства, и, как следствие, это обязательство не создает для него никаких обязанностей, в науке активно обсуждается вопрос о возможности применения каких-либо гражданско-правовых способов защиты добросовестного контрагента от действий интервента.

Данная проблема имеет не только теоретическое, но и сугубо практическое значение, а потому представляет собой интерес не только для науки, но и для практикующих юристов.

В «ситуации интервенции» можно выделить следующих участников: (1) добросовестный контрагент (кредитор), (2) нарушитель обязательства - должник по договору и (3) недобросовестный интервент (третье лицо по отношению к договорному обязательству между кредитором и должником).

В научной литературе рассматривается два возможных последствия вмешательства интервента в чужое обязательства – способа защиты добросовестного контрагента от действий недобросовестного интервента. Первый способ – признание недействительной сделки, заключенной между недобросовестным интервентом и нарушителем обязательства; второй способ – предъявление деликтного иска к недобросовестному интервенту^[3].

1. Признание недействительной сделки, заключенной между недобросовестным интервентом и нарушителем обязательства

Одним из способов борьбы с недобросовестной интервенцией является оспаривание сделки между интервентом и недобросовестной стороной по договору. В отечественном законодательстве нет специального основания недействительности сделки, связанного с интервенцией в договорные отношения. Однако суды в течение многих лет вырабатывали правовые подходы по оспариванию сделок по мотивам недобросовестности, выходящим за пределы оснований недействительности, предусмотренных в законе.

Между тем, в науке до сих пор существует дискуссия о правомерности оспаривания сделок на основании совокупности статей 10 и 168 ГК РФ.

Профессор В.В. Витрянский полагает, что «злоупотребление правом не может влечь за собой такое последствие, как признание совершенной сделки недействительной (если, конечно, в будущем не будет предусмотрено в качестве специального основания недействительности совершение какой-либо сделки в обход закона или с заведомой недобросовестностью)»^[4].

Т.П. Шишмарева, напротив, не отрицает возможность применения статей 10 и 168 ГК РФ в ряде специфических случаев^[5].

Стоит отметить, что несмотря на дискуссию в доктрине, недействительность сделки на основании вышеуказанных статей активно используется в судебной практике. Чтобы понять, насколько рассматриваемый состав недействительности релевантен при интервенции, следует в первую очередь разобраться с предметом доказывания. На основании анализа судебной практики мы пришли к выводу, что в предмет доказывания входят следующие обстоятельства^[6]:

- наличие или отсутствие цели совершения сделки, отличной от цели, обычно преследуемой при совершении соответствующего вида сделок;

- наличие или отсутствие действий сторон по сделке, превышающих пределы дозволенного гражданским правом осуществления правомочий;

- наличие или отсутствие негативных правовых последствий для участников сделки, для прав и законных интересов иных граждан и юридических лиц;

- наличие или отсутствие у сторон по сделке иных обязательств, исполнению которых совершение сделки создает или создаст в будущем препятствия.

Одним из типичных случаев интервенции в договорные отношения является двойная продажа вещи продавцом, преследующим цель извлечения прибыли за счет своих недобросовестных действий. В качестве примера представим ситуацию, когда продавец заключает с покупателем договор купли-продажи автомобиля. После заключения указанного договора к продавцу обращается третье лицо (интервент) и предлагает купить автомобиль за большую цену. Продавец соглашается и продает инвервенту автомобиль, который должен передать первому покупателю (фактически продавец продает одну и ту же вещь дважды). В результате первоначальный покупатель не получает автомобиль из-за согласованных и недобросовестных действий продавца и интервента.

При таких обстоятельствах сделка между продавцом и интервентом нарушает имущественное право покупателя на получение предмета договора. Если речь идет об уникальном товаре, то покупатель в принципе лишается возможности получить удовлетворение при помощи замещающей сделки.

По сравнению с деликтной моделью, оспаривание сделок с интервентом более справедливо, так как правильнее, на наш взгляд, распределяет бремя доказывания. При деликтной ответственности вина причинителя вреда предполагается. При таких обстоятельствах он (интервент) должен доказать, что не знал и не мог знать о наличии отношений между продавцом и покупателем. По сути, речь идет о доказывании отрицательных фактов, которые не доказываются. Распределение бремени доказывания рассматривается авторами далее более подробно в разделе, посвященном деликтной ответственности.

При оспаривании сделок истец обязан доказать, что интервент действовал недобросовестно и знал о наличии договорных правоотношений. Подобное распределение бремени доказывания позволяет избежать доказывания отрицательных фактов и в полной мере согласуется с пунктом 4 статьи 10 ГК РФ.

Однако оспаривание сделки с интервентом не позволяет истцу возместить «чисто экономические убытки» и в ситуации, когда исполнение по договору утратило значение (интерес для добросовестного кредитора), такой способ защиты становится неэффективным. В связи с этим, по мнению авторов, более удачным способом является концепция деликтных убытков, о которой речь пойдет далее.

2. Взыскание с недобросовестного интервента деликтных убытков

Возмещение убытков является мерой ответственности компенсационного характера, которая направлена на восстановление правового и имущественного положения потерпевшего^[7].

А.Г. Карапетов указывает, что «взыскание убытков в теории восстанавливает статус-кво и ставит жертву в положение безразличия к факту правонарушения (это означает, что в идеале после взыскания убытков жертва должна оказаться в том экономическом состоянии, в котором она находилась бы, если бы ее право нарушено не было)»^[8].

В российском гражданском праве традиционно выделяют договорные и деликтные убытки. Президиум Высшего Арбитражного Суда РФ в одном из своих постановлений сделал вывод о существенном различии правовой природы данных обязательств по основанию их возникновения: из договора и из деликта; в случае если вред возник в результате неисполнения или ненадлежащего исполнения договорного обязательства, нормы об ответственности за деликт не применяются, а вред возмещается в соответствии с правилами об ответственности за неисполнение договорного обязательства или согласно условиям договора, заключенного между сторонами^[9].

Не ставя своей целью в рамках настоящей статьи детальный анализ различий и оснований классификации указанных видов обязательств, отметим, что с интервента не могут быть взысканы договорные убытки, поскольку он (интервент) не является стороной соответствующего договора. В связи с этим если с интервента и можно взыскать убытки, то только деликтные.

В континентальном праве выделяют две модели возмещения деликтных убытков. Первая модель заключается в закреплении принципа генерального деликта, который «означает, что защите подлежат все законные интересы и вред компенсируется во всех случаях, когда он причинен»^[10]. Такая модель характерна для Франции, Бельгии, Люксембурга, Испании. Вторая модель заключается в том, что для защиты своего права потерпевший должен доказать, что вред и убытки причинены ему в связи с нарушением права, которое прямо охраняется со стороны закона. К представителям второй модели относятся Германия, Нидерланды, Италия и Португалия.

В российском гражданском праве действует заимствованный из Франции принцип генерального деликта, в силу которого причинение вреда само по себе является основанием для возмещения деликтных убытков. Законодательное закрепление данный принцип нашел в статье 1064 ГК РФ.

Для наступления деликтной ответственности необходимо наличие состава правонарушения, включающего: наступление вреда; противоправность поведения причинителя вреда, причинную связь между первым и вторым элементами; вину причинителя вреда.

Судебная практика также исходит из того, что обязательства, вытекающие из причинения вреда, опираются на принцип генерального деликта, согласно которому каждому запрещено причинять вред имуществу или личности и всякое причинение вреда другому является противоправным, если лицо не было управомочено нанести вред ^[11].

Одним из элементов предмета доказывания является противоправность действий делинквента. Учитывая наличие принципа генерального деликта, любое причинение вреда презюмируется противоправным^[12].

В то же время стоит отметить, что вторжение в чужие договорные отношения является противоправным, поскольку в таком случае интервент нарушает запрет на произвольное вмешательство кого-либо в частные дела (пункт 1 статьи 1 ГК РФ), запрет на злоупотребление правом (статья 10 ГК РФ), нарушает принцип добросовестности (пункт 3 статьи 1), а также противоречит части 3 статьи 17 Конституции РФ^[13], закрепляющей, что осуществление прав и свобод человека и гражданина не должно нарушать права и свободы других лиц.

Для тонкой настройки механизма взыскания убытков с недобросовестного интервента изначально необходимо обозначить некоторые концептуальные аспекты в отношении данного способа защиты права.

2.1. Допустимо ли взыскание убытков с интервента

Безусловно, первым и ключевым вопросом является установление возможности взыскания деликтных убытков с интервента. Данный вопрос изначально обусловлен наличием догматического разделения правоотношений на абсолютные и относительные. Не вызывает споров и поддерживается учеными-цивилистами, что «деликтное обязательство является относительным гражданским правоотношением, поскольку складывается между конкретными лицами вследствие причинения вреда»^[14].

Учитывая то, что обязательство, в том числе деликтное, является относительным правоотношением, у некоторых ученых возникает сомнение относительно возможности возложения на интервента (не стороны договорного правоотношения) какой-либо ответственности за воздействие на чужой договор.

Справедливо отмечает С.А. Синицын, что «нарушить договор может лишь его сторона, связанная конкретной гражданско-правовой обязанностью»^[15]. В то же время ученый приводит в пример позицию В.К. Райхера, Е.А. Флейшиц, а также положения гражданского права зарубежных стран и приходит к выводу о возможности квалификации третьего лица, совершившего противоправные действия, повлекшие или способствовавшие нарушению договорных обязательств, в качестве правонарушителя, указывая что «вмешательство интервента в чужое обязательство является особым и самостоятельным противоправным действием» ^[15].

А.Э. Алоян, рассматривая вопрос о возможности применения абсолютно-правовых способов защиты для восстановления обязательственных субъективных прав, отмечает, что «защита договорных отношений от интервенций недобросовестных третьих лиц является важной составляющей для стабилизации гражданского оборота и минимизации экономических потерь добросовестных участников хозяйственного оборота»^[16].

А.Г. Карапетов полагает, что «идея привлечения к ответственности недобросовестного "интервента" заслуживает всяческой поддержки», и отмечает, что «право многих стран … допускает деликтный иск пострадавшего от … нарушения договора кредитора о возмещении убытков к такому недобросовестному "интервенту"» ^[8].

По мнению авторов статьи, возможность защиты кредитора по договорному обязательству как от действий должника, так и от действий интервента, не влечет квалификацию обязательства в качестве абсолютного правоотношения. В частности, Р. Иеринг (R. Jhering) указывал, что защита против любого третьего лица не является прерогативой вещного права^[15], а М.И. Брагинский писал, что «не существует правоотношений, которые можно было бы изолировать от действий других (третьих) лиц»^[17].

О.В. Гутников также придерживается мнения о возможности взыскания деликтных убытков с интервента, указывая, что «возможность причинения вреда относительным правам вытекает из действующего законодательства и без конструкции абсолютного действия относительных прав»^[18].

Полагаем, что взыскание с интервента деликтных убытков в пользу добросовестного контрагента не противоречит догматическому столпу деления правоотношений на абсолютные и относительные. Такой же позиции придерживается и А.Г. Карапетов, указывая также то, что «не обнаруживается и принципиальная несовместимость такого иска с российским ГК»^[8]. Другими учеными также высказывается позиция, согласно которой формулировка норм российского права о деликтных убытках не препятствует привлечению интервента к гражданско-правовой ответственности^[19].

В связи с закреплением принципа генерального деликта в российском праве, отсутствуют препятствия для взыскания добросовестным кредитором убытков с недобросовестного интервента. Поэтому не требуется внесение изменений в гражданское законодательство для обоснования самой возможности такого взыскания. Однако учитывая осторожность российских судов в применении прямо не закрепленных механизмов (способов защиты права), стоит учитывать, что для становления и развития института взыскания деликтных убытков с интервента необходима воля законодателя и прямое закрепление данного механизма в законодательстве.

Кроме того, механизм взыскания убытков с интервента должен иметь ряд особенностей, отличающих его от взыскания с причинителя вреда убытков в иных случаев, что будет рассмотрено далее.

2.2. Модель взыскания убытков с интервента: субсидиарная ответственность или солидаритет

Следующий вопрос, который стоит перед российской цивилистикой, учеными, практикующими юристами, законодателем и судьями заключается в определении модели взыскания убытков с интервента. Является ли механизм взыскания деликтных убытков с интервента «вспомогательным» способом защиты права, то есть поставлена ли возможность предъявления такого иска в зависимость от невозможности взыскания договорных убытков с нарушителя договорного обязательства (должника).

В научной литературе приводятся судебные споры, из которых следует, что истец, как правило, обращается с иском к причинителю вреда, только в том случае, если он не смог получить удовлетворение от договорного должника. Учеными не выработан однозначный подход по данному вопросу. Высказывается позиция <*>, согласно допустимо несколько вариантов: (1) истец свободен в выборе ответчика: договорный должник или причинитель и (2) необходима «каскадность» требований ^[20].

* Стоит отметить, что в указанной статье позиция высказывается в отношении взыскания чисто экономических убытков. Однако авторы статьи видят сходство в концептуальных аспектах между взысканием чисто экономических убытков и взысканием убытков с интервента. В связи с этим полагают возможным распространить в отношении взыскания убытков с интервента некоторые идеи и воззрения, предложенные учеными по вопросу взыскания чисто экономических убытков.

Практическая ценность существования такого способа защиты прав добросовестного кредитора как взыскание убытков с интервента изначально обусловлена тем, что кредитор в силу каких-либо причин не может взыскать договорные убытки с должника (контрагента по договору). Одними из самых распространенных причин такой невозможности могут быть банкротство, ликвидация, или смерть должника (если речь идет о физическом лице).

«Каскадность» требований предполагает такой механизм защиты, при котором истец (кредитор) сначала должен обратиться с требованием к договорному должнику и только после неудовлетворения этого требования (либо невозможности исполнить решение суда) предъявлять иск к деликтному причинителю вреда (интервенту).

По мнению П.А. Тарасова, ответственность интервента должна быть субсидиарной, то есть возникающей только в случае неэффективности договорных средств защиты, поскольку «обратное могло бы привести к нежелательной для оборота и договорной дисциплины ситуации, когда потерпевший мог бы взыскать деликтные убытки с интервента, даже не попытавшись использовать договорные средства защиты»^[19].

По мнению А.Г. Карапетова, наиболее разумным также представляется признание субсидиарной природы ответственности интервента, при том, что есть достоинства как у солидаритета, так и у субсидиарного характера взыскания таких убытков ^[8].

Учеными отмечается, что в Германии правопорядок исходит из солидарной ответственности за побуждение к нарушению договора^[21].

По мнению авторов статьи, нормативное закрепление «каскадности» требований не отвечает задачам судопроизводства и способно повлечь существенное затруднение или невозможность взыскания как с должника, так и с интервента. Задачей восстановления нарушенных прав является в том числе своевременность защиты прав и необходимость соблюдения разумных сроков судопроизводства.

Однако в ситуации, когда кредитору, чтобы взыскать убытки с интервента, сначала необходимо убедиться в отсутствии возможности взыскать их с должника, своевременность защиты не будет реализована. В частности, суды с должником могут длиться годами, производство по делу может быть приостановлено (например, по причине смерти должника и т.п.). Если заставить кредитора ждать, то гипотетически он может вообще не получить денежные средства ни с должника, ни с интервента, поскольку оба из них могут быть ликвидированы к этому моменту.

В то же время необходимо учитывать, что некоторые участники гражданского оборота действуют недобросовестно. В связи с этим во избежание злоупотреблений права, считаем необходимым закрепить обязательное процессуальное соучастие на стороне ответчика – должник по договорному обязательству и интервент.

2.3. Обоснована ли презумпция вины для интервента

Для наступления деликтной ответственности необходимо установить наличие состава правонарушения, включающего в себя том числе вину причинителя вреда. По общему правилу, деликтная ответственность наступает лишь за виновное причинение вреда, однако вина причинителя вреда предполагается, пока не доказано обратное, бремя доказывания своей невиновности лежит на лице, причинившем вред ^[22].

О.В. Гутников указывает, что предпочтительным является установление в законе умышленной формы вины причинителя вреда, при этом интервент «должен не только знать о существовании обязательства, которому причинен вред, но и желать причинения такого вреда или сознательно допускать его наступление» ^[18]. При этом ученый также отмечает, что «презумпция вины делинквента в данных деликтных правоотношениях действовать не должна … необходимо установить презумпцию его невиновности и возложить бремя доказывания его вины на потерпевшего» ^[18].

Стоит согласиться с указанной позицией, поскольку, на наш взгляд, интервент должен нести ответственность только в том случае, если он знает о наличии договорного обязательства между добросовестным кредитором и должником-нарушителем и умышленно совершает действия, направленные на неисполнение или ненадлежащее исполнение со стороны должника. Иной подход (в том числе ответственность при неосторожности) возлагал бы на интервента чрезмерные риски и ответственность, тем самым существенно усложняя оборот, поскольку открытых источников, позволяющих сделать вывод о наличии договора, крайне мало (к ним, в частности, можно отнести https://zakupki.gov.ru).

При этом также считаем обоснованным, что для интервента должна быть нормативна закреплена презумпция невиновности, бремя доказывания должно быть возложено на истца (потерпевшего). Поскольку в случае распространения на интервента общего правила презумпции вины интервент нес бы чрезмерное бремя доказывания, фактически он должен был бы доказать, что не знал о наличии чужого обязательства. Незнание о чужом обязательстве, по своей природе, относится к отрицательным фактам. Однако с точки зрения процесса бремя доказывания отрицательного факта недопустимо^[23].

2.4. Причинно-следственная связь между действиями интервента и убытками

Одним из важнейших элементов юридического состава для взыскания убытков является установление причинно-следственной связи между противоправным действием причинителя вреда (интервентом) и наступившим вредом. Ученые отмечают, что причинно-следственная связь является «базовым условием ответственности, выполняет важную функцию установления пределов ответственности»^[24].

В судебной практике распространены случаи, когда суды отказывают во взыскании убытков именно по причине отсутствия или недоказанности причинно-следственной связи^[25]. Ключевая проблема по вопросу доказывания причинно-следственной связи заключается в чрезмерном стандарте доказывания.

Суды указывают, что причинно-следственная связь должна обладать следующими признаками ^[26]:

- причинно-следственная связь должна быть прямой и непосредственной, то есть влечь последствия непосредственно, с безусловностью и необходимостью;

- необходимо доказать, что именно действия ответчика привели к наступлению для истца негативных последствий; никакие иные факторы, кроме действия ответчика, с последствиями не связаны;

- причина всегда предшествует следствию во времени возникновения и всегда с неизбежностью должна его порождать;

- противоправное поведение ответчика должно быть явной единственной и непосредственной причиной возникновения убытков; убытки должны быть неизбежным следствием совершенных ответчиком действий, не должны иметь никаких иных возможных причин и не могут быть обусловлены совокупностью факторов, часть из которых от ответчика не зависит.

При этом, по мнению судов, причинная связь, носящая косвенный характер, то есть влекущая последствия опосредовано (через наличие других причин и связей) и с определенными элементами случайности (с учетом появления других причин и связей), не может служит безусловным основанием для возникновения ответственности обязанного лица; объяснение этому заключается в том, что косвенная причинная связь с необходимостью, достаточностью и достоверностью не ведет к возникновению убытков от действий должника^[27].

Вышеуказанный стандарт доказывания является чрезмерным даже в обычном споре о взыскании убытков. В споре же по иску о взыскании с интервента, такой стандарт доказывания является фактически неисполнимым. Так, интервент своими действиями или уговорами воздействует на должника по договорному обязательству, вследствие чего именно должник не исполняет или ненадлежащим образом исполняет договор. В связи с этим в принципе нельзя сказать, что действия интервента являются единственной и прямой причиной возникновения убытков у кредитора, поскольку, как минимум, есть промежуточное звено – должник, который, в частности, мог бы не поддаться на уговоры интервента и не нарушить договор. Поэтому круг тех обстоятельств, при которых именно действия интервента с неизбежностью привели к убыткам, крайне мал (например, убийство должника, при котором исполнение договора становится невозможным по личным обязательствам). В большинстве же случаев такой неизбежности нет.

В связи с этим стоит отметить, что стандарт и принцип доказывания причинно-следственной связи должен быть снижен как по всем спорам о взыскании убытков, в общем, так и по спорам о взыскании убытков с интервента, в частности.

В науке выработано несколько подходов к установлению причинно-следственной связи. Наибольшее распространение получила теория адекватной причинности, которая заключается в том, что «адекватная причинность присутствует, если поведение должника привело к определенному результату в отсутствие необычных и невероятных обстоятельств»^[28].

И. фон Криз указывает, что «поведение ответчика (или обстоятельство, за которое он ответствен) будет адекватной причиной, если и только если оно удовлетворяет двум требованиям: 1) оно являлось условием причинения вреда; 2) оно существенно увеличило объективную вероятность причинения вреда такого рода»^[24].

В российской практике теория адекватной причинности находит поддержку и у Верховного Суда РФ, который указывает, что «при установлении причинной связи между нарушением обязательства и убытками необходимо учитывать, в частности, то, к каким последствиям в обычных условиях гражданского оборота могло привести подобное нарушение; если возникновение убытков, возмещения которых требует кредитор, является обычным последствием допущенного должником нарушения обязательства, то наличие причинной связи между нарушением и доказанными кредитором убытками предполагается»^[29].

Тем не менее, даже несмотря на наличие разъяснений высшей судебной инстанции, в арбитражных судах критерий доказывания остается слишком высоким.

В рамках рассмотрения споров об убытках заслуживает внимания также «модель параллельной или содействующей причинности, порождающей неделимый вред», заключающаяся в том, что «там, где каждое из действий двух или более лиц является физической причиной неделимого вреда потерпевшего, такие лица несут солидарную ответственность (jointly and severally liable), даже если названные лица действовали независимо»^[30].

***

Таким образом, представляется, что взыскание деликтных убытков является более предпочтительным способом защиты прав добросовестного кредитора от действий недобросовестного интервента. Однако такой способ требует подробного анализа с целью его детальной настройки, достижения практической ценности и возможности реализации такого механизма на практике.