Meaningless labor in the concept of David Graeber

Popov Evgeniy Aleksandrovich Doctor of Philosophy Professor of the Department of Sociology and Conflictology of Altai State University 656038, Russia, Barnaul, 66 Dimitrova str., room 513А popov.eug@yandex.ru Other publications by this author

Проблема исследования и научный дискурс. Труд является безусловным социальным феноменом и одновременно процессом. В первом случае он имеет отношение к сущности бытия. Во втором – формирует социальные нормы и ценности, а также отождествляется с силой и энергией коллектива. В нем участвует каждый человек практически на протяжении всей своей индивидуальной и коллективной жизнедеятельности. И не только человек. От него зависимы общества и цивилизации. Для них труд обеспечивает ресурсы, необходимые для выживания и развития. Но все же труд, когда о нем заходит речь, ассоциируется, прежде всего, с экономикой. Потребности человека и способы их удовлетворения – это бесспорный механизм труда. В любом случае возникает стереотип о его безусловной важности и целесообразности. Этот эффект распространяется в столетиях. А экономика труда активно включена в оценки его форм и результатов. И это справедливо, поскольку труд – это мера вещей. И каждая мера вещей должна иметь свою цену. Поэтому экономика активна там, где есть труд. Экономисты, оценивая труд, разрабатывают свои подходы, рассчитывают его дивиденды. Таким же образом действует каждый человек: за свой труд требует плату. Так заведено в любом обществе и в любое время. И если труд – часть человеческого бытия, то должна быть и соответствующая ему онтология, праксиология и метафизика. Поэтому к экономистам добавляются философы, определяя траекторию труда в круге бытия. Очевидно, что в современных условиях труд нуждается в разных оценках и переосмыслении. И здесь уместно слово дать Грэберу.

Дэвид Грэбер (Graeber David) предложил свой подход к измерению роли труда в бытии человека. Вклад ученого в переоценку труда чрезвычайно важен. Сначала было закономерным полагать, что антрополог, социолог, экономист Грэбер должен нащупать инерцию труда, уходящую в далекие времена. Инерция выражается в том, что труд гоняет человека по кругу. Человек изо дня в день, из года в год трудится, потому что так должно быть. И Грэбер настойчиво искал эту заданность труда в архаике. Он как авторитетный социальный антрополог не мог пройти мимо богатейшего материала племен и народов. Но этот материал лишь сулил исследователю пересказ мифов и легенд из прошлого. А труд – это не явление прошлого. Он здесь и сейчас. И повсюду. Конечно, Грэбер знал, что корни труда – в прошлом. Там, где обнаруживались его цивилизационные рывки. Например, к «хомо фабер». Но всякий раз ученый возвращался в наши дни. Именно здесь инерция труда пресекалась. Круг разрывался. Грэбер видел, что при сохранившейся силе труда, его коллективизме, он тем не менее утрачивал свою заданность. Это выглядело так, как будто бы труд перестал быть полезным. При этом ни человек, ни общество не осознали, что это произошло. Но это заметил Грэбер. И он стал всерьез размышлять об утрате роли труда в жизни человека. Помимо этого он поставил под сомнение экономическую формализацию труда, но обратился к его социальным функциям. Труд, как принято считать, повлиял на эпохальную эволюцию человека. А Грэбер в начале текущего столетия доказывает, что труд бесполезен и в ценностном, и в социальном плане.

В этой статье я предлагаю обратить внимание на концепцию Грэбера. В ней он не просто констатирует тот факт, что труд бесполезен. На самом деле ученый разработал свою систему координат. Она меняет оценки труда. Точнее оценки роли труда в жизни человека и развитии общества. Не менее важно, что Грэбер уходит от экономики труда в сторону социологии. Социологический контекст оценок труда позволил Грэберу утверждать факт бесполезности данного явления. Предложенная новая система координат убедительно показывает критическую меру труда. Но не под давлением экономических обстоятельств, а в условиях социальных перемен. Думаю, что в этом эвристическая ценность подхода Грэбера. Роль труда, конечно же, многократно переосмысливалась. Но чаще всего это происходило по экономическим или же политическим соображениям. Грэбер уходит от этого. Его система координат в оценках труда простирается в сферу тотальной социальности. Исследование данного ракурса и стало целью статьи.

Между тем научный контекст по вопросам оценок труда довольно противоречив. С каждым из имеющихся в распоряжении современной науки подходом Грэбер готов поспорить. Я полагаю, что две основных исследовательских позиции явно затрагивают его интересы. Прежде всего, это средоточие в труде индивидуализированных потребностей. Об этом З. Бауман рассуждал как о проблеме упадка труда. Но он во главу угла ставил вопрос о самосовершенствовании индивида. За счет этого происходит отказ от многих потребностей, и оковы труда спадают ^{[1, с. 178-181]}. Отчасти эту позицию разделяет и, например, Э. Юнгер в своем трактате «Рабочий» (1932). Фигура рабочего «уже со всей мощью вмешалась в историю и повелительно определяет формы изменившегося мира» ^{[15, с. 60]}. Символ труда (у Юнгера) – это вечный рабочий, склонившийся под тяжестью бытия. Кроме того, труд способствует закреплению жизненно важных приоритетов индивида: материальное благополучие, карьера, престиж и т.д. Они «могут мотивировать к большей трудовой активности в рамках достижения индивидуальных жизненно важных целей» ^{[13, с. 145]}. В этом смысле труд включен в систему координат с центром в капитализации успехов. Очевидно, что индивид крайне заинтересован в благополучии, престиже, общественном признании. И труд, отражая эту заинтересованность, превращается в копилку успехов и частных достижений. У Грэбера тональность иная. Ученый фиксирует трудовую повинность индивида. Никто не может не работать. Это необходимо ради экономических и социальных благ. Но платить приходится даже за доступ к труду. Платить в казну государства за то, что оно поддерживает нормы труда, его охрану, минимальную оплату и т.д. ^{[16, с. 106-108]}.

В другой исследовательской позиции труд рассматривается в системе иных человеческих ценностей, без которых он утрачивает ряд своих свойств. Здесь не хочется возвращаться к понятию труда как экономической ценности. Но в любом случае нужно иметь в виду «новые конфигурации неравенства»: глобализм, урбанизацию, концентрацию богатства, власти и т.д. ^[7]. Они способны нивелировать труд в зависимости от финансовых потоков, обеспечения ресурсами, в том числе и людскими. Исследователи подчеркивают, что труд без справедливости утрачивает свою социальную значимость ^[9]. Вне коллективистских ориентаций труд теряет свое предназначение для помощи и поддержки друг друга ^{[12, с. 62]}. Бесполезный же труд еще в большей степени усиливает неравенство. Грэбер в своей концепции предлагает свою систему оценки роли труда в жизни человека. В ней координатами являются не ценности, а другие понятия – норма и символ ^{[16, с. 112-113]}.

Бесполезный труд как социальная норма. Ключевой концепт теории Грэбера – бесполезный труд ^[5]. Исследователь видит в нем набор функций, которые ничего не означают: человек их осуществляет автоматически. Еще ужаснее, если эти функции превращают работника в винтик бюрократии и администрирования. Так возникает ад. И для Грэбера «ад – это группа людей, которые тратят массу времени на работу, которая им не нравится и не особенно получается. Допустим, их наняли как замечательных столяров, но они обнаруживают, что большую часть времени они должны жарить рыбу» ^[5]. Такой труд становится нормой, культивируемой на протяжении веков ^{[17, с. 121-123]}. Исходя из такой оценки, ученый выстраивает свою систему координат. В ней главный градиент – норма, а общий методологический ракурс – тотальная социальность. По поводу данного ракурса высказывается мнение о том, что Грэбер осуществил синхронический срез социальной тотальности ^{[14, с. 22]}. Труд, если не трактовать его как индивидуальную ценность, вписывается в тотальную социальность. В ней он приобретает статус нормы. Но в ней же он становится бесполезным.

В теории Грэбера можно увидеть три основных акцента в трактовке труда как нормы. Каждый из них констатирует бесполезность труда.

Во-первых, труд соотносится с пользой. Этому феномену Грэбер уделяет особое внимание. С его точки зрения польза дает надежду индивиду, что его труд окажется востребованным. При этом, например, обжарщик рыбы полезен и нужен обществу. Но только до той поры, пока существует полезное действие, а не набор функций ^[5]. Дивизионы офисных работников, управленцев, бюрократов, администраторов следуют лишь набору функций. И потому их труд становится ерундовым (кстати, Грэбер иногда использует куда более неприглядные эпитеты, вплоть до дерьмовых работ). О чем важно было сказать ученому? Он настаивает, что в системе оценок труда польза – не экономический фактор, а социальный. Определяющим критерием является социальная функция. Ее необходимо определять для того, чтобы понять, как труд вписывается в историю общества. Грэбер предлагает способ для определения такой функции. Нужен анализ правил для конкретной области труда. При этом если наблюдается «утопия правил», то труд бесполезен ^[6]. В ином случае правила обжарки рыбы (этот пример ученый приводит неоднократно) выглядят вполне рациональными. Для социолога, исследующего проблематику труда, открывается перспектива выявления социальных «антифункций» труда. Это при том, что экономической функции для дифференциации бесполезного труда, по Грэберу, явно недостаточно.

Во-вторых, в системе оценки труда нельзя не учитывать бюрократию. Во многом именно она сделала труд бесполезным, как считал Грэбер. Традиционно бюрократия рассматривается как вред. А ученый не отрицает значимость бюрократии. Она создает «бюрократические приемы (анализ эффективности, фокус-группы, исследования о распределении времени), разработанные в финансовых и корпоративных кругах». А затем эти приемы становятся нормой повседневной жизни. В качестве таковых они «наводнили остальные сферы общества – образование, науку, правительственные институты» ^[6]. Бюрократия может рассматриваться как самостоятельная система для переоценки роли труда. Являясь нормой общественной жизни, она проявляется в бесполезном труде. В работах Грэбера обнаруживается, что бум услуг, бюрократия и бесполезный труд – явления одного порядка ^{[10, с. 205]}. Но не только в этом заключается идея ученого. Он предлагает следующий путь оценки бесполезного труда. Необходимо сначала бюрократию «запустить» в любую трудовую деятельность. Наблюдая за тем, как она приживается, можно сделать вывод о бесполезности труда. Закономерно, что «бюрократические приемы» прочно закрепятся в условиях бесполезного труда ^[6]. Отчасти данный сценарий разделяет, например, Д. Пинк. Он выводит бюрократию даже на космическую орбиту и задает резонный вопрос: освоение космоса – бесполезный труд? ^{[11, с. 22]}. Социологам феномен бюрократии близок как объект изучения. Если воспользоваться способом Грэбера «запускать» бюрократию, можно получить любопытные результаты.

Системе координат в оценке труда, по Грэберу, явно недостает еще одного элемента. Тотальная социальность порождает новые обычаи и установки. Они проникают и в труд. Именно поэтому бесполезный труд, основанный на обычаях, трудно изживаем. Грэбер считает, что он культивировался веками. И никакое общество не способно с ним совладать теперь ^{[4, с. 23-25]}. Обычаи и традиции – это ключевые нормы общества и культуры. Они прочно вживаются и не дают возможности уклоняться от них в сторону. Влияние их на труд, как полагает ученый, выражается в следующем. Обычаи не всегда способны иметь экономическую оценку. Возможно, либидинальная экономика (Ж.-Ф. Лиотар) близка к такой оценке. Но она оперирует ценностями тела и потребностей, а не социальными нормами ^[8]. В конечном счете, никому не удавалось измерить экономику обычая или традиции. И в этом смысле логика у Грэбера проста: труд, основанный на обычаях, не имеет адекватного экономического измерения. Поэтому никто не сосчитает потери от бесполезного труда, порожденного обычаями. Но возникает вопрос: в каких же формах такой труд существует? Он существует в многократно повторяемых действиях, напоминающих кружение в ритуальной пляске. В программном трактате Грэбер утверждает, что «некое повторяющееся действие становится обычаем и, как следствие, начинает определять сущность выполняющего его человека» ^{[4, с. 85]}. Очень важно, что такой подход изменяет представления о роли труда в жизни человека и обществ. Формула Грэбера выглядит так: круг действий=обычай=бесполезный труд (норма)=бесполезный труд (символ). В приведенной формуле бесполезный труд становится символом. Символом тотальной социальности.

Бесполезный труд как символ. Множество социальных явлений становятся символами бытия. Это происходит в результате символического обмена или символической борьбы. Как полагает П. Бурдье, «символическая борьба по поводу восприятия социального мира может принимать разные формы» ^{[2, с. 197]}. Грэбер исследовал нормативную природу бесполезного труда, но не мог остаться в стороне от процессов символизации реальности. Поэтому предложил рассмотреть бесполезный труд и как символический обмен, и как символическую борьбу. Грэбер понимает, что бесполезный труд никуда из повседневной жизни не уйдет. Такой труд уже стал социальной нормой. Но ключевой вопрос – возможно ли что-то противопоставить такому труду? – Грэбер не оставляет без внимания. Ответ кроется в символизации реальности. Важно понять, каким образом бесполезный труд становится символом бытия. Но выхода из этого круга действий или бесполезного труда не предвидится. Более того. Такая форма труда усугубляет многие негативные процессы. Или даже провоцирует их возникновение.

С точки зрения К. Гаазе, в концепции Грэбера на ведущее место в качестве символа бытия выдвигается борьба за власть ^{[3, с. 199]}. Плавно она перерастает в символическую борьбу за власть. «Власть есть символ мира, он рождается в борьбе, но мы видим, что и тут не обошлось без бесполезного труда» ^{[4, с. 75]}. С точки зрения ученого, борьба за власть и есть бесполезный труд. Он предлагает обратить внимание на «бюрократические практики», «игры на ковре», «вращающиеся двери», «злобного секретаря» и т.д. [там же]. Все это и есть обстановка борьбы за власть. И одновременно это ярчайшие признаки бесполезного труда, обставленного ритуалами. Практически все эти ритуалы сопровождают бесполезный труд. Грэбер отмечает, что «люди прыгают на ковре власти и на одной ноге, и на двух, и гримасничают, и сочиняют небылицы… это и есть их ритуал» ^{[4, с. 96]}. Власть – безусловный признак тотальной социальности. Она катализирует все социальные процессы. И она несет мощную символическую нагрузку. Грэбер указывает на то, что власть и бесполезный труд практически отождествляются.

Символический обмен сопровождает труд на всем протяжении его включенности в общественные отношения. Но что если в результате такого обмена возникает негативный фон бесполезного труда? У Грэбера мы обнаруживаем две интересные интерпретации. С одной стороны, бесполезный труд обостряет проблему социального неравенства. Люди, признающие свой труд бесполезным, обречены на «глубокое» неравенство. Грэбер приводит пример с музыкантом. Его «труд безусловно освещал и улучшал жизни людей по всему миру». Но в один миг перестал удовлетворять самого музыканта и общество и превратился в бесполезный. Осознание такого труда обременено неравенством: человек потерян и испытывает серьезные трудности. Психологические, финансовые, моральные ^[5]. Обмен не случился, а бесполезный труд стал символом неравенства, по Грэберу. Но с другой стороны, человечество в течение длительного периода (например, 5000 лет) накапливало эффекты бесполезного труда. Создавало «белые воротнички», неэффективную экономику, слабое управление и т.д. И по этой причине у человечества возник долг перед обществом. Эфемерный долг, как полагает ученый. Скорее моральный. Но его приходится возвращать ^{[4, с. 7-9]}. В результате этого происходит символический обмен. Человек примиряется с бесполезным трудом, а общество начинает погашать его моральный долг. Грэбер считает в этой связи, что «обмен пригвоздил человека к бесполезному труду»; «эфемерный долг придется выплачивать веками» ^{[16, с. 120]}. Прием символизации реальности помогает понять бесполезный труд. В концепции Грэбера борьба и обмен на уровне символизации становятся системой координат в оценках бесполезного труда.

Заключение. В подходе Дэвида Грэбера сначала чувствовался крен в сторону экономики и политэкономии. Но признавая «деонтологизацию» экономики ^{[17, с. 124-127]}, ученый переключился на социальные маркеры бытия. Одним из таких маркеров стал бесполезный труд. Посвятив этому феномену ряд крупных работ, Грэбер предложил свою систему оценок бесполезного труда. Полагаю, что эта особенность является преимуществом его подхода. В науке в основном доминировал концепт «социетального» труда. Но Грэбер обратил внимание на бесполезный («дерьмовый», «ерундовый», «бредовый») труд. Он обосновал теорию и практику бесполезного труда как социальной нормы. Это открывает перспективы для социологов и других исследователей в переосмыслении роли труда в жизни человека и общества. Современным исследователям в этом направлении предстоит работа по анализу традиционных ценностей (например, власть, долг, справедливость и др.), которые в какой-то момент перестали выполнять свою ключевую консолидирующую функцию. И потому сначала стали предвестниками бесполезного труда. А затем способствовали прочному закреплению такого труда в жизни человека и обществ.

Эвристический потенциал данного подхода Грэбера для науки о труде, несомненно, важен. Ученый в своих работах приводит убедительные иллюстрации бесполезного труда. И богатый материал позволил ему дополнить свою концепцию аспектом символизации реальности. Таким образом, предложенная Грэбером система оценок бесполезного труда позволяет переосмыслить его роль в жизни человека и развитии цивилизации. Это важная масштабная задача для поколений исследователей. Между тем имеется и локальная задача, которую решает Грэбер. Она связана с переосмыслением традиционных ценностей, незаметно утрачивавших свои консолидирующие функции в течение столетий. И этот процесс обесценивания ценностей привел в итоге к тому, что бесполезный труд стал символом человеческого бытия.