The inversion of temporality in the commemoration of cultural and historical reconstruction

Социальный темпорализм

Инверсия времени, темпоральности имеет сегодня не только физический, но и широкий социокультурный смысл ^[21]. Категория времени как родовое понятие в теории обозначает темпоральность, то есть временность любой формы реальности, все виды времени, или все видовые понятия этой категории. Темпоральность – актуальное время, понятие онтологии.

Темпорализм же объединяет совокупность концепций, теорий и парадигм времени, а также эмпирическое, научное или бытовое, повседневное описание времени в конкретную историческую эпоху, а потому имеет культурно-историческую и жизненную, личностно-субъективную окрашенность. Время как многоуровневый атрибут любой реальности попросту не обходится без инверсий, раскрывает значимые исторические и повседневные события, индивидуальные, биографические и групповые темпоральности и системы отсчёта, альтернативные привычному для нас объективированному, астрономическому темпорализму.

Благодаря абсолютному концепту времени, выраженному утверждением основных представлений классической механики Ньютона, научная картина мира конструировала детерминизм, прозрачность, монокультуру и моноязык описания. В индустриальную эпоху организацией техногенного типа культуры выступают линейная темпоральность и включённость в господство централизации. Время бессубъектно, не содержит ничего социального, личного, ни задержки событий прошлого, ни накопления индивидуальной и коллективной памяти.

Парадокс настоящего как единственно актуально существующей темпоральности в том, что прошлого уже нет, будущее ещё не пришло: эти времена – лишь в рамках настоящего. В известный период критика эмпириокритицизма исключила из поля зрения учёных экзистенциальные практики конструирования свободного времени, жизненного пути как форм социального времени ^{[5, с. 168]}. Темпоральный язык был заимствован из естественных наук – биологии, квантовой механики, аэродинамики. Отделение от общества стало предпосылкой инструментального конституирования природы в качестве ресурса, лишённого значений и потому пригодного для мира интеллекта ^[8].

Тем не менее, концепт единого, абсолютного и субстанциального времени постепенно отступает, раскрывая калейдоскоп ^[22], иерархию включения темпоральностей ^[24], от человеческого фактора до вечности. Современный темпорализм характеризуется обилием парадигм, дефиниций, разрабатываемых М. Хальбваксом^{[16, с. 40-41; 25]} – под влиянием постмодернистского понимания темпоральностей как состояний нелинейного мира, моделирования времени в эволюции практик, обострения неравенства и вопросов солидарности.

Идея времени общества, превращённая в социологическую категорию, анализируется сегодня не только на макроуровне, в качестве атрибутивного свойства социальной реальности, форм социальных, производственных и историко-культурных процессов, но и в микроконтексте субъективного существования / повседневности, экзистенциальной идентичности, индивидуальности и нравственности. Другими словами, содержанием этих категорий становятся не только объективированные социальные проблемы, решение которых зависит от понимания инструментальной роли социологии времени, социального неравенства, но и микропроблемы, субъективное время, психология и психика ^{[22, с. 14-15]}.

В отечественном контексте социальное время определяется историей и политикой, включает дискриминацию и инклюзию, прогресс и упадок, разобщённость и сплочённость. Поэтому «игнорирование социального времени, по мнению М. Хальбвакса делает невозможным существование социологии» ^{[16, с. 42-43]}, а нежелание соединения категорий культуры и времени приводит к отсутствию основания для культурологических исследований.

В данной статье в качестве объекта исследования представлены коммеморативные практики культурно-исторической реконструкции. Предметом исследования выступает инверсия темпоральности в фестивальных практиках культурно-исторической реконструкции. Анализируя избранную тему, авторы преследуют цель – сквозь призму концепта инверсии социального времени выявить специфику темпоральных представлений исторических реконструкторов.

Время в своем разнообразии с последующими инверсиями формирует многовариантность памяти культурной в диалоге «история – культура». Функционирование памяти невозможно без коллективных инструментов – слов, идей, не придуманных индивидом, а заимствованных из культуры. Историческая память выступает в культурных формах, сохранении культурного наследия нации, способствуя содружеству, консолидации взаимодействия социальных субъектов. Формы темпоральности подчинены эволюции культуры, «вспоминают» уроки истории, формируют историческую память поколения. В итоге инверсия в прошлое накапливает, интегрирует, закрепощает и освобождает.

Культурно-исторические события, традиции выступают основой мемориальной культуры, культурно-исторической реконструкции, event-практик, а также инклюзивной трансформации окружающего пространства, ландшафта, в виде соответствующего дизайна, архитектурных форм и проявлением аспектов социального урбанизма и инклюзивной культуры города. Исследование динамики мемориальной культуры выводит на более качественное понимание и прогноз происходящих изменений в российской идентичности. Культурно-историческая темпоральность демонстрирует формирование своей уникальной мемориальной культуры в определенный исторический отрезок времени социокультурного пространства, в котором происходит замещение прежних систем, хотя наличествует сохранение ценностных установок в самой культуре по отношению к её истории и народности. Смена политического режима, социального порядка приводит к конструированию мемориальной культуры и появлению новых коммеморативных практик в идеологическом поле новой темпоральности.

Темпоральная инверсия времени культуры – это извлечение возможностей социальной и культурной памяти на макро- и микроуровне социальных процессов ^[20]. Концепт инверсии социального времени органично вписывается в дискурс коммеморации, особенно в контексте инклюзии и социальной сплоченности ^[4].

Время культуры, наполненное качественными смыслами, выступает важным источником формирования ценностного отношения к миру, жизни, опосредует духовно-практическую деятельность человека и общества ^[1].

Специфику группового и индивидуального отношения ко времени представляет, с одной стороны государственная культурная политика, с другой – совокупность культуротворческих мемориальных инициатив, отражающих потребности и интересы различных сегментов российского общества. Одним из ярких новаторских проявлений этого выступает движение культурно-исторической реконструкции как модель темпоральной инверсии.

Коммеморативные практики культурной реконструкции

Культурно-историческая реконструкция представляет собой отдельное направление мемориальной культуры. Коммеморативные практики культурной реконструкции построены на культурно-исторической рефлексии времени (темпоральности) и осуществляются в контексте истории культуры, где важнейшим элементом выступает память, транслирующая аксиологические ряды, смыслы от поколения к поколению. Модусы прошлого, настоящего и будущего переплетаются в работе памяти индивидов, групп и сообществ и транслируются на основе отбора воспоминаний, важных с позиций настоящего, что и называется коммеморацией. Коммеморацию следует интерпретировать «как совокупность публичных коллективных практик, направленных на формирование ценностей и моделей поведения через ритуально оформленное удержание и воспроизведение (повторение) в актуальной культуре значимых для группы, символически выраженных представлений о прошлом», апеллирующих преимущественно «к эмоционально-чувственному началу человеческой личности» ^{[19, с. 162]}.

Содержательные аспекты коммемораций представлены, как отмечает М.Л. Шуб, «…в широком смысловом диапазоне – от инструмента поддержания коллективной солидарности и трансляции культурной памяти до конкретно-деятельностных форм воплощения этой памяти» ^{[18, с. 81]}.

Коммеморация исторического события, по мнению О.Ю. Малиновой, опирается на сложившуюся социально-культурную инфраструктуру памяти и вместе с тем предполагает ее достраивание» ^{[9, с. 11]}. Это предполагает открытие новых мемориальных комплексов и музеев, установку и демонтаж памятников, выбор соответствующих названий или переименование улиц и площадей, учреждение новых праздников и памятных дней и иных элементов мемориальной инфраструктуры, стимулирующих «коллективное «вспоминание» и (пере)оценку исторических событий» ^{[9, с. 13]}. Подобные инициативы могут исходить как от государственных, так и от общественных структур.

В отличие от памятников и мемориальных досок – статичных форм коммеморации, материально связующих настоящее с событиями прошлого, движение культурно-исторической реконструкции является динамическим, де­ятельностным компонентом инфраструктуры памяти ^{[10, с. 122]}.

В данном контексте репрезентативен фестиваль культурно-исторической реконструкции, в рамках которого воссоздание духа, культуры и традиций прошлого осуществляется в динамике, методом живой истории с использованием этнографического и фольклорного компонента. Современный фестиваль как вид мемориальной культуры предлагает индивиду широкий спектр коммеморации, с учётом роли зрителя и действующих лиц, многогранности визуальных, слуховых и тактильных компонентов, способствуя достижению историчности. Мемориальная культура в сочетании с духом познания и соревнования формирует привлекательность фестиваля и расширяет поле коммеморации, вовлекая различные категории населения на основе межпоколенческих связей и инклюзии.

В фестивальной среде формы репрезентативных практик коммеморации влияют на творческое начало и потенциал участника и зрителя, которые в зависимости от формата фестиваля могут меняться местами, что позволяет лучше понять атмосферу самого действия и его связь с прошлым событием посредством инверсии времени. Актуализируя культурное прошлое отдельно взятого сообщества, реконструкторы, с одной стороны – возрождают историческую память, с другой – создают в массовом сознании собирательный образ носителя данной культуры. Связь «образ – ценность» является ключом к пониманию того, как движение культурно-исторической реконструкции при помощи наглядности и доступности организуемых мероприятий влияет на формирование общественных представлений об истории и культуре прошлого ^{[2, с. 33]}.

Анализ эмпирических данных (интервью)

Значение движения культурно-исторической реконструкции, мемориальной культуры подтверждается результатами вторичного анализа серии интервью его участников, представленных в общем доступе в медиапространстве. В частности, информативным явился контент портала «The City», содержащий блоки транскриптов интервью с участниками ежегодного (с 2011) фестиваля исторической реконструкции «Времена и эпохи», представляющими разные российские города, социально-демографические и профессиональные группы населения ^[3]. Проведенный анализ позволил определить мотивации и интенции, составляющие основу мемориальных практик культурно-исторической реконструкции.

Фестиваль «Времена и эпохи» репрезентативен в силу полифункциональности, общедоступности и интегративности. Уникальность фестиваля как коммеморативной практики заключается и в том, что по своим масштабам он значительно превосходит реконструкторские мероприятия, проводимые в России и зарубежных странах. «Времена и эпохи» является единственным в мире историческим фестивалем, интегрированным в социокультурное пространство мегаполиса. Международный статус определяет его особое место в системе массовых праздников российской столицы «Московские сезоны». Темпоральную специфику фестиваля задает контекст коммеморации, а его пространственные границы опосредованы городской средой.

Важный момент понимания социальной темпоральности – чувство её субъектности, зависимости не только от социальных трансформаций, но и выбранного эталона, отправной точки в системе временных координат индивида, группы, сообщества. Исторические реконструкторы в силу специфики работы с прошлым острее, чем иные группы российского общества, ощущают изменения социальной темпоральности и пространства. Однако в ситуации «соприсутствия множества темпоральностей», делающей «современность в разных ее проявлениях предельно гетерогенной» ^{[17, с. 16]}, субъективное и коллективное переживание времени может существенно различаться. В частности, это различие проявляется в специфике определения опыта прошлого как предмета деятельности, мотивах, целях и способах обращения к прошлому в неповседневных и повседневных коммеморативных практиках ^[6].

Отличительной особенностью фестиваля является наличие единой концепции, отражающей систему ценностей, утвердившихся в реконструкторском движении, в котором позитивное отношение к историческому прошлому становится основой социокультурного проектирования, ориентированного на будущее.

«Есть некая общность людей, объединенных интересом и любовью к истории своей страны. И на основании этого интереса у них уже выработалась своя система ценностей, система миропонимания, отношения к жизни. Для нас это <…> уже образ жизни, внутренняя цель, конечно, это самосовершенствование. Жизнь человека – это поиск, вот мы и ищем. Как бы оборачиваясь назад, мы смотрим вперед» ^[12].

Проектно-концептуальные идеи фестиваля «Времена и эпохи»и способы их реализации постоянно развиваются, аккумулируя различ­ные формы общественной мемориальной активности, в том числе проекты клубов исторической реконструкции. При этом основными критериями поддержки новых коммеморативных практик выступают оригинальность проектов, историчность, возможность их инте­грации в городское пространство. Фрагменты интервью организаторов фестиваля отражают рефлексию специфики постсовременной темпоральности в дискурсе инклюзии и урбанистики.

«Сейчас мы заранее принимаем заявки. Эксперты оценивают, насколько идея интересна <…> хорошо ли площадка впишется в городскую среду»^[7].

В фокусе внимания организаторов фестиваля – учет мнения городских жителей, являющихся основными потребителями услуг фестиваля. Результатом стало расширение пространственно-темпоральных границ его проведения. Первоначально фестиваль проводился в музее-заповеднике «Коломенское» в течение трех дней:

«<…> сейчас он идет на протяжении 10 дней. Однако мы продолжаем получать отзывы, что гости не успели обойти все площадки, почему фестиваль такой короткий, давайте делать 20 дней» ^[7].

Организаторы фестиваля связывают его динамику с оптимальным использованием не только «мест памяти», но и открытых публичных пространств мегаполиса, доступных для различных когорт населения. В 2019 году фестиваль проходил уже на 40 площадках города.

Проблематика инклюзивной городской среды и её формирование в рамках исторического комплекса коррелирует с созданием специальных условий для социально уязвимых категорий населения, использованием современных технологий инклюзии в городское пространство Москвы. В инклюзивном контексте культурно-историческая реконструкция характеризуется широким «включающим» потенциалом, созданием условий и генерированием факторов личностной самореализации, прежде всего, людей с ограниченными возможностями здоровья, с инвалидностью. Формат проекта включает широкий спектр мероприятий культурно-исторической направленности, отличающихся значительным предметно-сюжетным разнообразием. В их числе: публичные лекции, интеллектуальные игры, исторические квесты, бесплатные экскурсии, демонстрации ретро-фильмов, выставки артефактов, конкурсы, общение с учеными, презентующими результаты своих культурно-исторических исследований. Всего в рамках фестиваля 2019 г. было проведено 550 реконструкций сражений, 1040 бесплатных экскурсий, состоялось 490 концертов и 400 исторических мастер-классов ^[15].

Подобный формат фестиваля обеспечивает возможность реального включения в культурную и социальную жизнь города представителей неблагополучных и маломобильных когорт населения (инвалидов, детей, пожилых людей), чьи интересы не всегда в должной мере учитываются, обеспечиваются в социокультурном пространстве мегаполиса.

В рамках фестиваля «Времена и эпохи» реализуются детские программы, «специальные детские игры, реконструированные из XVII века – подвижные, менее подвижные, отдельно будет площадка уже больше не для детей, а для их родителей, где будут отдыхать с совсем маленькими детьми. Для детей мы всегда стараемся сделать и максимально независимую программу, и программу, адаптированную – это очень важно, мы не хотим изолировать детей из фестивального процесса<…>У нас есть отдельные условия для групп, в частности, для инвалидов…» ^[12].

Множественные барьеры городской среды, по мнению В.Н. Ярской-Смирновой, существенно снижают качество жизни маломобильных и малообеспеченных людей, возможности удовлетворения их культурных и социальных потребностей ^{[23, с. 44]}. Обеспечение равенства возможностей и создание безбарьерной среды для граждан со слабыми адаптационными и инклюзивными ресурсами в рамках фестиваля «Времена и эпохи» организаторы мероприятия связывают с развитием информационно-коммуникативных технологий, отражающих специфику новой темпоральности цифровой цивилизации.

В частности, речь идет о расширении онлайн-трансляций исторических сражений, входящих в программу фестиваля «Времена и Эпохи». Артикулируя данную идею, Павел Сапожников – реконструктор, координатор спецпроекта «Смутные времена», отмечает:

«Комфортно могут посмотреть сражение практически на любой площадке лишь несколько тысяч человек, а это для Москвы просто ничто. У нас возникла идея попробовать полностью уйти в онлайн <…>», поставив в центре города большие экраны «<…>хорошо подготовленная видеотрансляция сражения позволит дать более сочную и зрелищную картинку для гораздо большего количества людей» ^[14].

Анализ интервью с участниками фестиваля «Времена и эпохи» демонстрирует полифонию мотивов мемориальной активности реконструкторов, коррелирующих с субъективными особенностями восприятия времени и оценками прошлого и настоящего. Позитивное восприятие социального времени находит отражение в понимании общественной значимости исторического познания в подвижном мульттемпоральном универсуме ^{[17, с. 18]}. Культурно-историческая реконструкция положительно оценивается многими информантами с точки зрения самореализации и культуротворчества; артикулируются просветительские и воспитательные функции фестиваля «Времена и эпохи»:

«Когда я узнал о фестивале, взял отпуск, чтобы принять участие, и не жалею. Моя главная цель – популяризация истории. Самое приятное в работе здесь, когда незнакомые люди спрашивают о нашем орловском клубе и хотят в него вступить. В такие моменты я чувствую, что мое увлечение может заинтересовать кого-то еще» (представитель Эпохи: Расцвет могущества Османской империи. Валерий, г. Орёл) ^[3].

«Когда я провожу экскурсии и вижу счастливые лица детей, которые валяются в палатках, изучают оружие, учатся протыкать мешок с опилками штыком и находятся в полном восторге от происходящего, понимаю, что все не зря. <…>привлекает людей с улицы и наша гордость – полевая кухня и повар Тамара Степановна, которая знает о военных рецептах начала ХХ века все» (представитель Эпохи: 1916 год – какими были будни времен Великой войны?Милена, г. Калуга) ^[3].

«После института я столкнулся с тем, что кроме нудной работы и дома, мне больше некуда пойти. Здесь я занимаюсь чем-то интересным и подаю пример другим людям, вдохновляю на занятия спортом и изучение истории, умение создавать что-то своими руками (представитель Эпохи: Русские в Париже: рассказы о заграничном походе 1813-1814 годов. Андрей, г. Москва) ^[3].

В интервью реконструкторы подчеркивают важную особенность коммеморативных практик культурно-исторической реконструкции – стремление к аутентичному воссозданию материальной и духовной культуры прошлого, что стимулирует потребность в научно-исследовательской деятельности:

« <…>люди задают много интересных вопросов и суть фестиваля в том, чтобы дать на них правильные ответы, ведь большинство судит о нашей эпохе по фильмам, а там всё очень неточно» (представитель Эпохи: Рим. Гарнизоны Крыма. Роман, г. Санкт-Петербург) ^[3].

«Мы с друзьями изучаем архивы и документы времен Николая II и Александра III в научно-историческом клубе, называется «Семеновский полк лейб-гвардии Его величества». Он был создан петербургскими реконструкторами в конце 80-х и существует до сих пор. <…>Несмотря на погоду, я чувствую себя настоящим рядовым, ведь солдаты моей эпохи воевали на территории Болгарии, Плевны и Шипки, а там было жарко во всех смыслах»(представитель Эпохи: Расцвет могущества Османской империи. Дмитрий, г. Санкт-Петербург) ^[3].

Занятие реконструкцией рассматривается как сохранение традиционных профессий, аутентичных технологий и популяризация ручного труда:

«Людей, которые работают с металлом, совсем немного, ремесло теряется в истории. Со стороны все выглядит просто, но это тяжелый труд…» (представитель Эпохи: Москва Ивана Грозного. Андрей, г. Москва) ^[3].

«Костюм портного я сшил сам – это точная копия, по основной профессии я работаю закройщиком в ателье уже больше 30 лет и увлекаюсь историей, такой «военный портной» (представитель Эпохи: Расцвет могущества Османской империи. Валерий, г. Орёл) ^[3].

«Хотя одежда на мне – новодел, все сделано вручную соответственно времени, ведь 200 лет назад не было швейной машинки. Наши мундиры наполеоновской эпохи сделаны по технологии тех лет: сукно настоящее, без синтетики, швы ручные, льняная рубаха и костяные пуговицы. В этой одежде не жарко, ведь она защищает тело от солнечных лучей» (представитель Эпохи: Русские в Париже: рассказы о заграничном походе 1813-1814 годов. Андрей, г. Москва) ^[3].

Высказываются суждения о том, что в движении исторической реконструкции интерес к быту и практике труда, воссоздаваемого прошлого всё более усиливается:

«Организация фестиваля с годами становится выше, но формат уже не тот. Год или два назад было большое количество сражений и участников, сейчас все упирается в бытовую составляющую исторической реконструкции» (представитель Эпохи: Рим. Гарнизоны Крыма. Роман, г. Санкт-Петербург) ^[3].

«Я начал заниматься исторической реконструкцией больше 25 лет назад, когда в России все это только зарождалось. Что-то черпал из литературы, что-то на основе исторических находок, а через друзей рассматривал закрытые коллекции в музеях<…>. По большей части я изучаю ремесло, а эпоха не так важна» (представитель Эпохи: Москва Ивана Грозного. Андрей, г. Москва) ^[3].

Для реконструкторов, профессионально занимающихся изготовлением и продажей артефактов, грань между неповседневными и повседневными коммеморативными практиками постепенно стирается. В процессе овладения ремеслом «исторический опыт трансформируется в традицию, формируя конкретные повседневные стороны знаний о прошлом, <…> в том числе и в процессе использования, хранения, изготовления орудий труда. Однако передача трудовых навыков предполагает и определенную культуру труда. При этом «<…> данная сфера повседневной исторической идентификации нередко оказывается более устойчивой, чем официальные коммеморации, образовательные коммеморативные практики» ^[6].

В то же время «оповседневнивание» пространства культуры может, как считает Н.Д. Мостицкая, являться одним из катализаторов процесса консьюмеризма ^{[11, с. 120]}. Материалы интервью демонстрируют, что наиболее отчетливо эти процессы проявляются в среде реконструкторов, занятых производством исторических артефактов. Повседневные коммеморативные практики, в том числе ремесленные, рассматриваются респондентами не только как возможность самореализации, но и как потенциальный источник дохода или дополнительного заработка:

«Это моя кузница, здесь я занимаюсь изготовлением меднойпосуды,различных сковородок и тарелок, собственно, в реальном мире тем же самым я зарабатываю на жизнь. У меня есть собственная кузнечная, столярная и слесарная мастерская, где мы создаем исторические копии для музеев или инвентарь для кинофильмов. Там есть современный газовый горн, новое оборудование и импортные инструменты, но от раннего средневековья и античности до промышленной революции технологии почти не менялись, так что работать в эпохе Москвы Ивана Грозного не так трудно»(представитель Эпохи: Москва Ивана Грозного. Андрей,г. Москва)^[3].

«В обычной жизни я работаю в автосервисе, учусь работать с военной техникой. Верю, что когда-нибудь я освою это дело, ведь на реконструкции техники можно хорошо заработать, например, сдавая ее в аренду или создавая достоверные копии тех лет<…>. Сейчас на мне костюм рядового русской армии времен Русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Это недешево, но участие в этом фестивале полностью отбивает затраты на костюм и вооружение, за десять дней правительство выплачивает порядка 40 тысяч рублей, плюс бесплатный обед и проживание» (представитель Эпохи: Расцвет могущества Османской империи.Дмитрий, г. Санкт-Петербург) ^[3].

Некоторые представители сообщества реконструкторов, объясняют свой интерес к историческому прошломунеудовлетворённостью реальным социальным временем, чувством ностальгии по историческому времени, в котором они сами не жили. При этом обнаруживается феномен забвения, исторической амнезии, дефицит исторического знания, культуры духа, смысла и нравственных идеалов современного общества:

«Окунуться в быт солдата русской императорской армии конца XIX века гораздо интереснее, чем жить собственной жизнью. Хотя с тех пор прошло больше ста лет, она не идет ни в какое сравнение с тем, что происходит в армии сегодня. Современная Россия – бездуховная, а эта эпоха мне близка» (представитель Эпохи: Расцвет могущества Османской империи. Дмитрий, г. Санкт-Петербург)^[3].

«Моя реальная жизнь – это не так интересно. Я работаю системным администратором, обслуживаю компьютеры, бухгалтерию и прочую ерунду» (представитель Эпохи: Русские в Париже: рассказы о заграничном походе 1813-1814 годов. Андрей, г. Москва)^[3].

Становятся очевидными динамика и субъектность социальной темпоральности, сжатость времени. Темпоральности отдельных индивидов, социальных групп и общностей связаны с прогнозированием будущего, использованием определённого сценария поведения, стремлением контролировать деятельность. Темпоральность оказывается ключевым параметром инверсивного, нелинейного проекта – социальный конструкт, биографический опыт, воплощенный в телесных практиках, событиях, жизненных случаях, оказавшийся в конфликте с этакратизмом. Это не простая сумма пересечений индивидуальных времен, даже темпоральность отдельного человека связана со статусными характеристиками и многослойна: экзистенциальный, психологический, социальный, культурный форматы ^{[21, с. 26]}.

Таким образом, феномен коммеморации наблюдается в разных аспектах жизни современного общества, позволяя понимать прошлое время в настоящем, транслировать прошлое и воспринимать его в будущем. Мемориальная культура и культурно-историческая реконструкция выступают одними из значимых и эффективных факторов коммеморации коллективного формата. Современный фестиваль культурно-исторической реконструкции, являясь эволюционной формой мемориальной культуры, предлагает индивиду разный набор темпоральностей и многовариантность в коммеморации прошлого. Семантика культурной реконструкции, коммеморации в итоге обусловлена новой рациональностью, концепцией ускорения, социальным режимом, самой темпоральной инверсией. Темпоральная инверсия коммеморации и реконструкции становится, наряду с инклюзивной культурой, важным элементом в системе современных сообществ и движений. Инверсия времени раскрывает оценочную модификацию, взаимопроникновение прошлого, настоящего и будущего. Сущее приходит и уходит, но не исчезает, а превращается в память. Прошлое как модус времени есть единственный материал для памяти, саморефлексии. При этом, будущее втягивает в себя содержание прошлого и оживляет его.