International Court of Justice and law on the use of force

Afkhazava Durmishkhan Givievich Assistant, the department of International and European Law, Kazan (Volga Region) Federal University 420012, Russia, respublika Tatarstan, g. Kazan', ul. Shchapova, 13A, kv. 27 dumishkhan.afkhazava@gmail.com Other publications by this author

Целью настоящего исследования является выявление и определения практики по толкованию Международным Судом Организации Объединённых Наций права о применении силы.

Право о применении силы – совокупность норм и принципом международного права, касающихся вопросов запрета, воздержания, а также дозволения применения силы в международном праве. Запрет-воздержание применения силы и угрозы силой отражен в Уставе ООН, как и исключения из запрета, а именно правомерное применение силы – коллективная безопасность и права на самооборону. Авторов выдвигается идея, согласна которой одностороннее толкование принципа неприменения силы и угрозы силой без учета всей системы международного права в большинстве случаев является основание для создания большинства спорных доктрин в международном праве. Наличие полного и единого института о применении силы, способствовало бы уменьшению спорных и дискуссионных оснований для создания новых доктрин. Статья основывается на теоретических положениях и выводах российских и зарубежных авторов, а также на результатах анализа международной судебной практику. В статье использовались труды советских и российских ученых: В.И. Менжинский ^[31], Э.И. Скакунова ^[24], Б.Р. Тузмухамедова ^[25], О. Н. Хлестова ^[26], И.З. Фархутдинов ^[32], и др. Статья также учитывает работы таких зарубежных исследователей, как Я. Броунли ^[27], А. Кассезе ^[28], Х. Кельзен ^[29], К. Грей ^[30] и др.

Автором предполагается, что изначальное и системное рассмотрение вопроса права о применили силы, позволит свести на нет все дальнейшие попытки государств к созданию собственного толкования данного института. Как суд устанавливает, что такое право о применении силы? Какие элементы право о применении силы в своих решениях толковал суд?

Для достижения цели исследования испоьзованы общенаучные методы, в частности сравнительно - правовой метод для оценки развития толкования Суда, метод анализа для выявление общих закономерностей в решениях Суда, а так же автор опирается на применения метода синтеза. Выбор данного метода обусловлен спецификой темы исследования. Практика толкования суда Международного Суда права о применении силы в отдельных решениях не дает единого и полноценного ответа на поставленные вопросы, обуславливая выбор автора в пользу метода синтеза всех решений Суда.

Международный Суд ООН (далее – Суд) играет центральную роль в разработке вопроса о применении силы в международном праве. В настоящее время нет никаких сомнений в том, что Суд может выносить решения по политически чувствительным вопросам вооруженного конфликта - даже в продолжающемся вооруженном конфликте. Дела о применении силы, которые до создания Организации Объединенных Наций могли рассматриваться как затрагивающие жизненно важные интересы государств и не пригодные для Судебного разбирательства, в настоящее время, несомненно, являются приемлемыми для рассмотрения в Суде. Кроме того, главная роль Совета Безопасности в поддержании международного мира и безопасности, и его специальные функции в отношении самообороны не исключают юрисдикции Международного Суда в отношении дел, которыми занимается Совет Безопасности. Суд вынес решение по существу лишь по четырем делам – о проливе Корфу^[1], о военной и военизированной деятельности в Никарагуа и против Никарагуа (дело Никарагуа)^[2], о нефтяной платформе^[3] и вооруженной деятельности на территории Конго (ДРК против Уганды) ^[4]. Однако, в Суд было передано еще много дел, связанных с применением силы или косвенно связанных с применением силы ^[5]. Он также принял решение о временных мерах в ряде таких случаев. Два консультативных заключения Суда касались правомерности применения силы: заключение по ядерному оружию ^[6] и заключение по вопросу о строительстве Стены ^[7].

Международный Суд ООН (далее – Суд) играет центральную роль в толковании права о применении силы в международном праве. В настоящее время нет никаких сомнений в том, что Суд может выносить решения по политически чувствительным вопросам вооруженного конфликта - даже в продолжающемся вооруженном конфликте. Дела о применении силы, которые до создания Организации Объединенных Наций могли рассматриваться как затрагивающие жизненно важные интересы государств и не пригодные для Судебного разбирательства, в настоящее время, несомненно, являются приемлемыми для рассмотрения в Суде. Кроме того, главная роль Совета Безопасности в поддержании международного мира и безопасности, и его специальные функции в отношении самообороны не исключают юрисдикции Международного Суда в отношении дел, которыми занимается Совет Безопасности. Суд вынес решение по существу лишь по четырем делам – о проливе Корфу^[1], о военной и военизированной деятельности в Никарагуа и против Никарагуа (дело Никарагуа)^[2], о Нефтяных платформах^[3] и вооруженной деятельности на территории Конго (ДРК против Уганды) ^[4]. Однако, в Суд было передано еще много дел, связанных с применением силы или косвенно связанных с применением силы ^[5]. Он также принял решение о временных мерах в ряде таких случаев. Два консультативных заключения Суда касались вопроса о правомерности применения силы: заключение по ядерному оружию ^[6] и заключение по вопросу о строительстве Стены ^[7].

Однако роль Международного Суда в толковании этого права оказалась крайне противоречивой. В целом она придерживалась строгого взгляда на запрещение применения силы. Его решения подвергались резким нападкам не только со стороны государств-ответчиков, недовольных результатом, когда они терпели поражение в делах, рассматриваемых Судом, но и со стороны исследователей, недовольных тем, что, по их мнению, Суд избегает сложных вопросов, или недовольны его строгими взглядами на право о применение силы. Нападки на Суд со стороны государств-ответчиков вполне объяснимы, даже если и не оправданы. США, как потерпевший поражение ответчик по делу Никарагуа и нефтяных платформ, выразил свое яростное неприятие доводов Суда. США также представил заявления, оспаривающие юрисдикцию или уместность двух консультативных заключений относительно применения силы, и когда Суд все же принял решение дать заключение, он подверг критике точку зрения Суда по вопросам применения силы. Неудивительно, что соблюдение решений и заключений Суда о применении силы оказалось проблематичным ^{[12, с. 848]}. Что касается авторов, критикующих то или иное суждение или мнение, то они часто повторяют несогласные или отдельные мнения Судей-национальности побежденного государства. Как отмечает проф. Фахрутдинов И.З. устоявшаяся позиция Международного Суда ООН по вопросам применения силы, хотя иногда она и может казаться излишне консервативной, но тем не менее она может противостоять попыткам изменения или искажения международных обязательств, закрепленных в Уставе ООН ^{[19, с. 100]}. Те, кто поддерживает решение Суда по конкретному делу, менее склонны писать об этом деле, и научная литература может создать обманчивое впечатление, что решение является более спорным, чем оно есть на самом деле.

Первое дело суда о применении силы: дело о приливе Корфу.

Первое дело МС по вопросу применения силы - случай с проливом Корфу, в котором Великобритания подала заявление против Албании за ущерб, причиненный минами британским военным кораблям, проходящим через международный пролив Корфу в албанских водах.

Албания заявила, что Великобритания нарушила свой суверенитет в ходе операции «Ритейл» (1946), когда она направила тральщики к проливу Корфу, чтобы получить доказательства того, кто заложил мины, которые причинили вред британским кораблям. Что касается встречного иска, то Суд безоговорочно поддержал запрет на применение силы в соответствии с новым Уставом ООН и, как известно, отверг «политику силы». Для Соединенного Королевства было неоправданно ссылаться на новое и специальное применение теории интервенции, с помощью которой государство-интервент могло бы обеспечить владение доказательствами на территории другого государства, чтобы представить их Международному трибуналу и тем самым облегчить его задачу. Предполагаемое право на вмешательство является проявлением политики силы, которая в прошлом приводила к серьезным злоупотреблениям, и которая будет сохранена за наиболее могущественными государствами. Суд также не признал, что операция «ритейл» может быть оправдана на основе доктрин самозащиты или Самопомощи: «в отношениях между независимыми государствами уважение территориального суверенитета является важной основой международных отношений». ^{[1, п. 35]}.

Суд однозначно принял строгий подход к праву о применении силы в данном случае. Ответственность за оправдание применения силы лежит на Великобритании. Суд отклонил утверждения Соединенного Королевства о том, что оно действует от имени международного сообщества в ходе своего принудительного вмешательства; он также отклонил аргумент Соединенного Королевства в пользу узкого толкования запрета на применение силы (кодифицированного в статье 2(4) Устава ООН), позволяющего применять силу, которая не направлена на свержение правительства или захват территории государства^{[8, с. 4]}. Такие писатели, как Гринвуд, пришли к выводу, что Суд отклонил ограничительное толкование статьи 2(4) ^{[9, с. 373]}. Суд продолжал применять этот подход и в последующих делах.

Запрет на применение силы.

Со времени рассмотрения дела о проливе Корфу Суд занял четкую позицию: запрещение применения силы в статье 2 (4) является обычным международным правом^{[2, п. 187-190]}; оно является краеугольным камнем системы Устава^{[4, п. 148]}; и Суд отметил в деле Никарагуа, что стороны ссылались на него как на нормы jus cogens^{[2, п. 190]}. В деле о проливе Корфу Суд однозначно отклонил утверждение Великобритании о том, что государство может в одностороннем порядке применять силу в том, что оно считает поддержкой Совета Безопасности или работы Международного Суда. Недостатки в системе Устава не оправдывают односторонних насильственных действий государства ^{[1, п. 35]}. В знаменитом отрывке, который впоследствии цитировался в деле Никарагуа, говорится, что «предполагаемое право на вмешательство является проявлением политики силы, которая в прошлом приводила к самым серьезным злоупотреблениям и которая не может, какими бы ни были нынешние недостатки в международной организации, найти место в международном праве».

В деле Никарагуа Суд занял позицию, согласно которой запрет на применение силы является обычным международным правом и, что этот запрет «как таковой не обусловлен положениями, касающимися коллективной безопасности или вооруженных контингентов, которые должны предоставляться в соответствии со статьей 43 Устава». Это может быть истолковано как необходимость отказа от позиции тех авторов, которые утверждали во время Холодной войны, что статья 2(4) должна толковаться как допускающая применение силы, которая способствует целям ООН, потому что система коллективной безопасности сломалась, и Совет Безопасности не смог действовать ^{[10, c. 646]}. Суд последовательно придерживается позиции, что статья 2(4) представляет собой строгий запрет на применение силы, который не допускает далеко идущих исключений, которые могли бы подорвать его воздействие; это подкрепляется его позицией о невмешательстве.

Принцип невмешательства

Запрет на применение силы подкрепляется дублирующим и тесно связанным принципом невмешательства, и Суд также последовательно и строго подходил к этому вопросу. Суд довольно подробно проанализировал этот принцип в деле Никарагуа и в ДРК против Уганды. Он рассмотрел утверждение о том, что в отношении этого принципа возникли новые исключения, и пришел к выводу, что их не было. Единственным возможным исключением было применение силы национально-освободительными движениями. Суд уклонился от рассмотрения вопроса о том, может ли народ, стремящийся к самоопределению, применять силу и получать принудительную помощь от третьего государства. В нем говорилось: «Суд не занимается здесь процессом деколонизации; в данном случае этот вопрос не обсуждается» ^{[2, п. 206]}. Судья Швебель резко раскритиковал его за это: он сказал, что подразумевается, что такое право существует. Он указал, что по этому вопросу существует разделение во мнениях ^{[2, п. 178- 181]}. Этот вопрос сегодня мало обсуждается, отчасти потому, что осталось мало случаев колониального господства. Даже в отношении палестинцев на оккупированных территориях не ведется сколько-нибудь значимого публичного обсуждения этого вопроса.

Помимо этой мимолетной ссылки на самоопределение в деле Никарагуа, Суд отказался признать какие-либо новые исключения из принципа невмешательства. Этот принцип основывается на уважении территориальной целостности и суверенного равенства государств. Таким образом, Суд в деле Никарагуа отверг любое право на «идеологическое вмешательство», которое сегодня часто называют «продемократическим» вмешательством ^{[2, п. 263-268]}. Некоторые авторы поддерживали такую доктрину, но в практике государств для нее практически нет оснований. Решение Суда также может быть разумно истолковано как отказ от доктрины гуманитарной интервенции, доктрины, отвергнутой подавляющим большинством государств ^{[2, п. 267]}.

Суд в деле Никарагуа также более подробно рассмотрел вопрос о том, какие действия приравниваются к «применению силы» в соответствии с запрещением, кодифицированным в статье 2(4) ^{[2, п. 228]}. В этом контексте Суд проводит различие между наиболее серьезными формами применения силы, которые представляют собой вооруженное нападение, и другими менее серьезными формами ^{[2, п. 191]}. Этот подход отражает различие в формулировках Устава Организации объединенных наций между «применением силы» в статье 2(4) и «вооруженным нападением» в статье 51 и должен был стать центральным в выводе Суда о самообороне в деле Никарагуа. Суд постановил, что вооружение и подготовка вооруженных оппозиционных сил могут представлять собой применение силы, но предоставление финансовых средств-нет. Оба вида поддержки могут быть равносильны неправомерному вмешательству ^{[2, п. 228]}.

Право на самооборону.

Наиболее важная и наиболее противоречивая часть практики Суда относительно права о применении силы касается применения силы в целях самообороны ^{[11, п. 13]}. Это было центральным вопросом в решениях Суда по делу Никарагуа, нефтяным платформам, ДРК против Уганды, а также в его мнениях о ядерном оружии и строительстве Стены. В деле Никарагуа США утверждали, что их применение силы против Никарагуа было оправдано как коллективная самооборона в ответ на вооруженные нападения Никарагуа против Коста-Рики, Сальвадора и Гондураса; в ДРК против Уганды Уганда утверждала, что она использовала силу в целях самообороны против вооруженных нападений со стороны ДРК; в деле о нефтяных платформ США заявляли о самообороне против Ирана в ответ на ракетные и минные обстрелы его Судов в Персидском заливе; в заключении о строительстве Стены Суд рассмотрел утверждение Израиля о том, что строительство Стены на оккупированной палестинской территории оправдано в качестве самообороны; в заключении о ядерном оружии Суд рассмотрел вопрос о том, правомерно ли применять ядерное оружие в целях самообороны. Однако мнение о ядерном оружии в своих очень кратких рассуждениях о самообороне не придало особого значения этому вопросу.

Ключевой вопрос во всех этих случаях (за исключением заключения по ядерному оружию) состоял в том, имело ли место вооруженное нападение, оправдывающее применение силы в целях самообороны. Проф. И.З. Фархутдинов замечает, что требование о наличии «вооружённого нападения» представляет собой «самое противоречивое из условий осуществления обороны и высвечивает ряд областей, неурегулированных в международном праве» ^{[15, с. 120]}. В науке международного права существует позиция, согласно которой Устав ООН, запретив применение силы в международных отношениях, разрешил государствам односторонне применять свои вооруженные силы только с целью самообороны против совершившего вооруженное нападение ^{[16, с. 17]}. Во всех этих случаях государства, применяющие силу, оправдывали свои действия как самооборону от фактического вооруженного нападения; они не претендовали на более широкое право на самооборону от неминуемого нападения. Во всех этих случаях государство-ответчик сочло, что такого вооруженного нападения не было. В Уставе ООН не содержится никакого определения понятия «вооруженное нападение». Утверждение о том, что имело место вооруженное нападение, было проблематичным в деле Никарагуа, на нефтяных платформах, в ДРК против Уганды и в «в деле о строительстве Стены», поскольку ни в одном из них не было классических трансграничных действий регулярных вооруженных сил государства-агрессора.

В деле Никарагуа вопрос заключался в том, совершала ли Никарагуа вооруженные нападения на Сальвадор, Коста-Рику и Гондурас, которые оправдывали бы применение силы Соединенными Штатами в целях коллективной самообороны. США не удалось доказать, что Никарагуа несет ответственность за вооруженные нападения на Сальвадор, хотя имеются некоторые свидетельства ее причастности к поставкам оружия группам, противостоящим правительству Сальвадора ^{[2, п. 130]}. США также продемонстрировали некоторые трансграничные вторжения из Никарагуа в Гондурас и Коста-Рику ^{[2, п. 161]}. Возникли три вопроса.

Во-первых, могут ли нападения нерегулярных сил рассматриваться как вооруженные нападения государства, оправдывающие применение силы в целях самообороны против этого государства? Суд принял Определение агрессии, содержащееся в статье 3(g), как применимое в этом контексте. Нападения нерегулярных сил вменялись государствам в вину, когда имело место «направление государством или от имени государства или вооруженных банд . . . которые осуществляют акты вооруженной силы против других государств такой тяжести, что это равносильно . . . фактическому вооруженному нападению, совершенному регулярными войсками, или его существенное участие в нем» ^{[2, п. 195]}. Однако Суд в деле ДРК против Уганды подтвердил свою приверженность этому определению вооруженного нападения. Что касается вопроса о том, являются ли действия вооруженных банд, действующих со стороны ДРК, вооруженным нападением на Уганду, то Суд вновь сослался на статью 3(g) Определения агрессии ^[20] в качестве установления соответствующего критерия. На этом основании он пришел к выводу, что эти действия не были приписаны ДРК. В этой связи было установлено, что юридические и фактические обстоятельства для осуществления Угандой права на самооборону против ДРК отсутствуют ^{[4, п.146]}.

Во-вторых, какие действия могут представлять собой вооруженное нападение? В деле Никарагуа Суд постановил, что поставка оружия и другой материально-технической поддержки оппозиционным силам не является вооруженным нападением, хотя это может представлять собой неправомерное вмешательство, «это форма поведения, которая, безусловно, является противоправной, но менее серьезной, чем вооруженное нападение» ^{[2, п. 195]}. Международный Суд ООН в своём решении по делу «Никарагуа против США» констатировал, что в настоящее время имеется общее согласие относительно тех актов, которые могут быть квалифицированы Советом Безопасности ООН в качестве «вооружённого нападения» на основе ст. 39 Устава ООН ^{[18, с. 112]}. В своих выступлениях в ДРК против Уганды Уганда прямо оспаривала это мнение ^[13]. Она попыталась убедить Суд в том, что следует отдать предпочтение более широким взглядам Судей Швебеля и Дженнингса на значение термина «вооруженное нападение». Уганда утверждала, что оказание материально-технической поддержки вооруженным бандформированиям с учетом их целей может представлять собой вооруженное нападение (в отличие от просто неправомерного вмешательства), но она не представила никаких юридических аргументов в поддержку этого утверждения, и Суд не принял его.

В-третьих, существует ли требование серьезности для вооруженного нападения? В решении Суда деле Никарагуа содержится хорошо известное утверждение о том, что «необходимо будет отличать наиболее серьезные формы применения силы (те, которые представляют собой вооруженное нападение) от других менее серьезных форм» ^{[2, п. 191]}. Суд сослался на это в связи с его выводом о том, что поставка оружия не является вооруженным нападением. Впоследствии Суд придерживался мнения, что вооруженное нападение, дающее право на самооборону, должно иметь определенный уровень тяжести. Кроме того, он не ограничил требование о серьезности атак нерегулярными силами. В деле Никарагуа она также проводила различие между вооруженными нападениями и простыми пограничными инцидентами в отношении действий регулярных сил ^{[2, п. 195]}. Эти заявления вызвали много критики. Некоторые критики даже утверждали, что такой подход фактически поощрял бы применение силы.

Однако Суд не был поколеблен этими критическими замечаниями, и он повторил свою приверженность требованию о серьезности в деле о нефтяных платформах, где он считал, что для оправдания своих нападений на иранские нефтяные платформы США должны были показать, что нападения на их Суда квалифицируются как «вооруженные нападения» в соответствии со статьей 51 и в соответствии с обычным международным правом^{[3, п. 51]}. Он опирался на мнение деле Никарагуа о том, что необходимо проводить различие между наиболее серьезными формами применения силы (представляющими собой вооруженное нападение) и другими менее серьезными формами. Поэтому ракетный удар по танкеру под американским флагом «Си-Айл-Сити» не был вооруженным нападением.

Необходимость и пропорциональность.

Как указал Суд в деле Никарагуа, Устав ООН не касается всех аспектов самообороны. Он не определяет вооруженное нападение. Он также прямо не требует, чтобы самооборона была необходимой и соразмерной, но МС неоднократно подтверждал, что эти требования являются частью обычного права. Многие авторы отмечают, что необходимость и пропорциональность — это «сердце» права на самооборону в международном праве ^{[16, с. 162]}. В практике государств эти критерии играют решающую роль. Стороны в деле Никарагуа пришли к согласию по этому вопросу ^{[2, п. 194]}. Суд применял эти критерии во всех своих спорных делах о применении силы. Она рассматривала их как отдельные критерии, хотя и не могла полностью отделить их друг от друга. Таким образом, в деле Никарагуа действия США по минированию никарагуанских портов и их нападения на порты и нефтяные объекты не были необходимой коллективной самообороной Сальвадора, поскольку они были осуществлены через несколько месяцев после того, как основное наступление вооруженных сил Сальвадора против правительства было полностью отбито. Главную опасность для сальвадорского правительства можно было устранить, не предпринимая никаких действий в Никарагуа и против нее. Более того, действия США не были соразмерны: нападения на порты и нефтяные объекты не были соразмерны помощи Никарагуа (независимо от ее точного масштаба) сальвадорской вооруженной оппозиции. И реакция США продолжалась еще долго после того периода, в течение которого можно было ожидать любого предполагаемого вооруженного нападения Никарагуа ^{[2, п. 237]}.

В деле о нефтяных платформах, Суд начал с того, что подчеркнул, что требование необходимости является строгим и объективным и не оставляет места для какой-либо меры дискреции ^{[3, п. 73]}. Далее, он сослался на дело Никарагуа и заключение по ядерному оружию в связи с требованиями необходимости и соразмерности в вопросе о самообороне ^{[3, п. 74-76]}. Одним из аспектов этих критериев был характер цели. Суд прямо не обсуждал этот вопрос в деле Никарагуа, но в его выводах подразумевалось, что нападения на никарагуанские порты и нефтяные объекты не являются необходимыми или соразмерными. В деле о нефтяных платформах, Суд рассматривал вопрос о характере целей как имеющий отношение к необходимости применения силы. США утверждали, что нефтяные платформы были правомерными целями для вооруженных действий в целях самообороны в ответ на нападения на американские корабли, поскольку платформы использовались для сбора и передачи военной разведки. Суд не был убежден американскими доказательствами относительно этой военной деятельности, но он сказал, что, даже принимая эти утверждения США, он не может считать, что нападения могут быть оправданы как самооборона. Он не был убеждена в том, что атаки на платформы были необходимы для ответа на атаки на Си-Айл-Сити и «Самуил Роберт». В этом контексте Суд отметил, что нет никаких доказательств того, что США жаловались Ирану на военные действия на платформах, хотя они жаловались на минные заграждения и нападения на нейтральные Суда. США раскритиковали эту часть решения Суда как не имеющую под собой оснований в международном праве и чрезмерно ограничительную, но Суд не проводил новую проверку; он просто рассматривал вопрос о том, были ли необходимы атаки США на нефтяные платформы. По вопросу о соразмерности Суд провел различие между этими двумя эпизодами. Нападение в октябре 1987 года в ответ на нападение на город Си-Айл могло бы быть соразмерным, если бы это было необходимо. Однако апрельские атаки 1988 года в ответ на нападения на «Самуэль Б Робертс» были частью более масштабной операции, включавшей уничтожение двух иранских фрегатов и ряда других судов и самолетов. Это было несоизмеримо с минированием одного американского военного корабля, который был серьезно поврежден, но не потоплен и не потерял жизни.

Как в деле Никарагуа, так и в деле о нефтяных платформах, Суд рассмотрел вопрос о необходимости и соразмерности после того, как он уже установил, что не было совершено вооруженного нападения, которое оправдывало бы применение силы в целях самообороны. То есть Суду не было строго необходимо рассматривать эти критерии правомерности самообороны; они были дополнительными основаниями противоправности ^{[14, с. 141]}. Аналогичным образом в деле ДРК против Уганды Суд отклонил заявление Уганды о том, что она действовала в порядке самообороны, поскольку никакого вооруженного нападения со стороны ДРК не было. Оно заявило, что ему нет необходимости выяснять необходимость и соразмерность, но тем не менее оно отметило, что захват аэропортов и городов за многие сотни километров от границы Уганды не представляется соразмерным серии трансграничных нападений, которые, по его утверждению, привели к возникновению права на самооборону, или необходимым с этой целью ^{[4, п. 147]}.

Мнение по ядерному оружию рассматривало этот вопрос абстрактно и не добавляло ничего особо информативного ^{[6, п. 41- 43]}. В нем было четко указано, что государства должны принимать во внимание экологический ущерб при оценке соответствия того или иного действия принципам необходимости и соразмерности ^{[6, п.28-33]}. Однако Суд уклонился от более фундаментального вопроса о том, является ли ядерное оружие по своей природе несоразмерным. Некоторые государства утверждали, что сама природа ядерного оружия и высокая вероятность эскалации ядерных обменов означают, что существует чрезвычайно высокий риск разрушения; этот фактор риска сводит на нет возможность соблюдения условия соразмерности. Суд не счел необходимым исследовать вопрос о том, существуют ли определенные тактические ядерные вооружения, которые были бы достаточно точными, чтобы ограничить эти риски. Суд отметил лишь, что характер ядерного оружия и связанные с ним серьезные риски являются факторами, которые должны приниматься во внимание государствами, рассматривающими вопрос о том, является ли ядерный ответ в порядке самообороны соразмерным.

Коллективная самооборона.

Право на коллективную самооборону занимает центральное место в деле Никарагуа, поскольку США опирались на него в своих попытках оправдать применение силы против Никарагуа. Суд постановил, что Соединенные Штаты могут юридически ссылаться на коллективную самооборону, хотя, возможно, существовал и другой мотив, связанный с политической ориентацией никарагуанского правительства. Наличие дополнительного мотива не может лишить США права прибегать к коллективной самообороне, но это означает, что при рассмотрении обвинений США в адрес Никарагуа, необходимо проявлять особую осторожность ^{[2, п.127]}. Коллективная самооборона также упоминалась мимоходом в двух последующих спорных делах о применении силы. Это интересно, учитывая, что прямое обращение к коллективной самообороне является относительно необычным на практике; вмешательство по просьбе правительства было более распространенным явлением. В деле Никарагуа Суд установил требования коллективной самообороны: именно государство, ставшее жертвой вооруженного нападения, должно сформировать и заявить о том, что оно подверглось такому нападению. В международном обычном праве нет нормы, позволяющей другому государству осуществлять право на коллективную самооборону на основе своей собственной оценки ситуации. Кроме того, не существует правила, допускающего коллективную самооборону в отсутствие просьбы со стороны потерпевшего государства ^{[2, п. 195-199]}. Что касается конкретных фактов, то утверждение США о том, что они действовали в рамках коллективной самообороны, не подтвердилось; Сальвадор своевременно не заявил о том, что он стал жертвой вооруженного нападения, а Коста-Рика и Гондурас вообще не сделали никаких заявлений. Ни одно из этих государств не просило у США насильственной помощи до того, как США предприняли свои действия против Никарагуа ^{[2, п. 231-234]}.

Решение Суда о сфере коллективной самообороны в деле Никарагуа было подвергнуто критике судьями Швебелем и Дженнингсом в их несогласных мнениях, как чрезмерно ограничительное, но Суд подтвердил свое решение в своих последующих делах. В деле ДРК против Уганды коллективная самооборона была упомянута лишь вкратце, когда Суд заявил, что ДРК имеет право просить помощи у Судана ^{[4, п. 128]}. В деле о нефтяных платформах Суд отметил, что США не прибегали к коллективной самообороне. Тем не менее Суд воспользовался возможностью повторить требование запроса помощи: «США не утверждали, что осуществляли коллективную самооборону от имени нейтральных государств, занимающихся Судоходством в Персидском заливе; это потребовало бы наличия запроса, направленного Соединенным Штатам государством, которое считает себя жертвой вооруженного нападения» ^{[3, п. 51]}. Суд сослался на дело Никарагуа в качестве основания для такой позиции. Опять же, она не была поколеблена критиками, которые оспаривали это требование, или несогласными мнениями Дженнингса и Швебеля.

Упреждающая самооборона.

С точки зрения русского языка, термины «упреждающий» и «превентивный» синонимичны ^{[23, с. 9]}. Уклонение Суда от некоторых спорных вопросов оказалось столь же спорным, как и его фактические решения. До настоящего времени Суд явно решил избегать в своих решениях двух спорных вопросов: во-первых, упреждающей самообороны и, во-вторых, самообороны от негосударственных субъектов в отсутствие соучастия государства. Существуют радикально противоположные мнения относительно значения этого сознательного выбора. Во-первых, Суд избежал вопроса о правомерности упреждающей самообороны. В деле Никарагуа говорилось «что «вопрос о возможной правомерности ответа на непосредственную угрозу вооруженного нападения, которое еще не произошло, не поднимался» ^{[2, п. 35]}. Все последующее должно быть прочитано в этом свете, хотя некоторые комментаторы утверждают, что более поздний пункт, который гласит «осуществление права на коллективную самооборону предполагает, что имело место вооруженное нападение», должен быть прочитан изолированно и равнозначен прямому отказу от упреждающей самообороны ^{[2, п. 232]}. Судья Швебель в своем особом мнении заявил, что, поскольку это утверждение в постановлении Суда является двусмысленным и может быть истолковано как означающее, что самооборона возможна только против фактического вооруженного нападения и что статья 51 Устава ООН должна толковаться узко, это является «некрологом» и ошибочным ^{[2, п. 172-173]}.

Суд вновь уклонился от рассмотрения этого вопроса в ДРК против Уганды. Он отметил, что Уганда «настаивала на том, что операция «безопасное убежище» не является применением силы против предполагаемого нападения» ^{[4, п. 143]}. Соответственно, он вновь не выразил бы никакого мнения по этому вопросу. Однако в аргументации Суда есть элементы, которые, как представляется, сводятся к решительному отказу от превентивной самообороны. Суд отметил, что в документе Верховного командования Уганды, в котором излагается его официальная позиция в отношении применения силы, не содержится никаких ссылок на вооруженные нападения, которые уже имели место против Уганды; вместо этого в документе говорилось, что применение силы необходимо «для обеспечения правомерных интересов безопасности Уганды». Интересы безопасности, которые он указал, были, по существу, превентивными. Позднее в своем решении Суд указал, что статья 51 оправдывает применение силы в целях самообороны только в установленных ею строгих рамках. Она не допускает применения силы государством для защиты предполагаемых интересов безопасности сверх этих параметров. Заинтересованному государству доступны и другие средства, включая, в частности, обращение в Совет Безопасности ^{[4, п. 148]}. Это явно противоречит «доктрине Буша» о превентивной самообороне.

В своем заключении по ядерному оружию Суд избегал спекуляций о возможных сценариях применения ядерного оружия; это позволило ему избежать любого рассмотрения аргумента о том, что особый характер ядерного оружия оправдывает упреждающую самооборону, что угроза, которую оно представляет, настолько велика, что возможное государство-объект не может ждать реального нападения. Вызовы нераспространению ядерного оружия, создаваемые Северной Кореей и Ираном, расширили этот вопрос до того, может ли применение силы быть оправданным для предотвращения приобретения ядерного оружия некоторыми государствами ^{[33, c. 101]}.

Обсуждение сферы применения права на самооборону в мнении по делу о строительстве Стены было кратким и непрозрачным. Суд рассмотрел вопрос о том, может ли Израиль полагаться на право самообороны для оправдания строительства стены на оккупированном Западном берегу. Как отметила Судья Хиггинс в своем отдельном заключении, сомнительно, что статья 51 действительно применима к делу строительству Стены, поскольку это не было применением силы Израилем ^{[7, п. 35]}. Однако сам Израиль заявил в Генеральной Ассамблее ООН, что барьер является мерой, полностью согласующейся со статьей 51 Устава ООН и резолюциями 1368 (2001) и 1373 (2001) Совета безопасности, принятыми после террористических актов 11 сентября^{[1, п. 138]}, и поэтому Суд рассмотрел этот вопрос в одном пункте^{[1, п. 139]}. Это был простой отказ от претензий Израиля, а не аргументированное обсуждение применимого права.

В единственном, широко обсуждаемом пункте Суд сначала процитировал статью 51; затем он продолжил: «таким образом, статья 51 Устава признает существование неотъемлемого права на самооборону в случае вооруженного нападения одного государства на другое. Однако Израиль не утверждает, что нападения на него приписываются иностранному государству. Суд также отмечает, что Израиль осуществляет контроль на оккупированной палестинской территории и что, как заявляет сам Израиль, угроза, которую он считает оправдывающей строительство стены, исходит изнутри, а не извне этой территории. Таким образом, ситуация отличается от ситуации, предусмотренной резолюциями 1368 (2001) и 1373 (2001) Совета Безопасности, и поэтому Израиль ни в коем случае не может ссылаться на эти резолюции в поддержку своего заявления об осуществлении права на самооборону».

Вывод:

Мы приходим к выводу, что Международный Суд пришел к четкому мнению о том, что запрещение применения силы в статье 2(4) Устава ООН является строгим, и он сопротивлялся призывам расширить свой взгляд на сферу самообороны. Она была последовательна в своем подходе к праву о применению силы. Он неоднократно ссылался на свое решение в Никарагуа и подтверждал свои выводы по этому делу; он также ссылался на свои общие заявления в канале Корфу. При этом она отводит ключевую роль некоторым резолюциям Генеральной Ассамблеи о применении силы.

Подход Суда был решительно оспорен США, которые проиграли два дела, касающихся применения силы, и многими комментаторами, которые отстаивают более широкое право на применение силы. Но не следует забывать, что большинство государств не придерживаются американского подхода к применению силы. Некоторые нападали на Суд в невоздержанных выражениях. Некоторые критические замечания были высказаны по политическим мотивам; судьи и комментаторы высказывали утверждения об опасных последствиях решения Суда. Некоторые из них оспаривают его методологию и выводы о праве вмешательства и самообороны. Другие критиковали его за то, что он не воспользовался возможностью обновить свои взгляды.

Очевидно, что Суд играет решающую роль в этой крайне политической области. Решение по делу о проливе Корфу было принято вскоре после Второй Мировой Войны и явилось важным шагом в установлении права о применении силы. Случай в Никарагуа возник в разгар Холодной войны и определил свободу государств выбирать свою собственную систему правления. Заключение по ядерному оружию показало непреодолимый разрыв между государствами и между судьями Суда в отношении правомерности оружия, назначение которого после окончания Холодной войны не совсем ясно. Вопрос о нефтяных платформах был решен в период, предшествовавший вторжению в Ирак в 2003 году; разногласия между судьями в данном случае отражают разногласия между их государствами относительно правомерности применения силы. Этот случай также отражает давнюю вражду между США и Ираном. В заключении по делу о строительстве Стены, рассматривались вопросы, связанные с израильской оккупацией палестинских территорий, которая является главным препятствием на пути к миру в регионе. Наконец, ДРК против Уганды (2005) иллюстрирует иногда дестабилизирующие последствия окончания Холодной войны.

Немногие дела о применении силы достигли решения по существу, поэтому многие корпят над ними, ища ключи к их истинному значению. Они часто расходятся в том, следует ли ограничивать заявления Суда фактами конкретного дела или толковать их более широко. Непрозрачные заявления Суда в деле «о строительстве Стены» и «ДРК против Уганды» в отношении применения силы против негосударственных субъектов вызвали массовые дебаты. Каково значение того, что Суд избегает некоторых вопросов? Авторы расходятся во мнениях относительно того, оставляет ли решение Суда просто открытым вопрос о правомерности доктрины, или указывает на то, что оно является спорным и тем самым подрывает доктрину, или не исключает ее и тем самым поддерживает доктрину. Хотя Суд принял к сведению заявления государств, включая США и Никарагуа, о том, что запрет на применение силы является не только обычным международным правом, но даже jus cogens, он не уточнил значение этого. Многие авторы в своем стремлении провозгласить изменения в праве после 11 сентября, по-видимому, рассматривают это только как вопрос риторики; они не согласны с последовательной позицией Суда о том, что новое право о применение силы нелегко установить. Но можно с уверенностью заметить, что практика Международного Суда ООН в области права о применении силы оказала значительную роль в повышении уровня международной безопасности.