Science and religion in the context of polemics between scientism and anti-scientism

Введение

Актуальность темы. Устарел ли «основной вопрос философии» – вопрос о том, что лежит в основе мироздания – материальное или нематериальное начало, является ли сознание свойством высокоорганизованной материи и результатом эволюции, или оно обладает самостоятельным и внечеловеческим существованием? При чем здесь «основной вопрос философии», если речь, судя по названию статьи, пойдет о науке и религии?

Обращение к «основному вопросу философии» ^[1], в данном случае, обусловлено тем, что если он устарел и никто теперь его «всерьез не ставит», то тогда дискуссия между представителями религиозного и атеистического мировоззрения тоже устарела, а вопрос о существовании трансцендентного мира в его личностном измерении так же «давно уже не является объектом философской рефлексии». Однако очевидно, что это не так.

Мировоззренческое противостояние религии и атеизма, эволюционизма и креационизма, волюнтаризма и провиденциализма в нынешнюю постсекулярную эпоху служит основанием не только интеллектуальных и культурных, но и политический потрясений современного российского общества. Достаточно вспомнить накал страстей в таких, например, далеких друг от друга областях, как кинематограф, с одной стороны, и наука и образование, с другой, – в первом случае – вокруг фильма режиссера А. Учителя «Матильда», во втором – вокруг возможности рассмотрения теологии как научной дисциплины и интеграции светского и теологического образования ^[2-4].

Этим мировоззренческим противостоянием, особенно острым в последнее время, и определяется актуальность темы статьи. Философия, согласно своей природе – это, как правило, рефлексия оснований как сущего, так и должного. Попытаемся вернуться к основаниям и еще раз посмотреть на соотношение и взаимодействие таких форм духовной культуры или общественного сознания, как наука и религия в контексте противостояния таких социокультурных ориентаций, как сциентизм и антисциентизм.

Объектом исследования является соотношение и взаимодействие эвристических возможностей таких форм духовной культуры, как наука и религия.

Предметом исследования является рефлексия соотношения и взаимодействия эвристических возможностей науки и религии и их роли и значения в жизни человека и общества с позиций таких социокультурных ориентаций, как сциентизм и антисциентизм.

Целью исследования является интерпретация возможностей, перспектив, границ и роли науки, научного метода, техники и технологий в жизни человека и общества – с позиций сциентизма и антисциентизма.

Задачами исследования является рассмотрение ответов, предлагаемых последователями сциентизма и антисциентизма, на следующий круг вопросов:

– является ли наука главной и ведущей формой духовной культуры человечества?

– действительно ли наука познает мир и открывает истину?

– является ли техника и технологии доказательствами правильного познания наукой окружающего мира?

– увеличивает ли наука безусловно человеческую силу и открывает ли перед человеком безграничные возможности?

– как соотносятся понятия «просвещение» и «просветление», и что является «мракобесием»?

– может ли наука быть мировоззрением, или может ли мировоззрение быть научным?

Методами исследования являются сравнительный анализ, индуктивное обобщение, выводы по отрицающему модусу условно-категогического умозаключения (modus tollens), аналогия отношений как разновидность опосредованного умозаключения, мысленный эксперимент и модельные схемы объемных отношений между понятиями.

Философия, помимо всего прочего отличается от науки тем, что она, в целом, безуспешно пытается добраться до знания-«гносиса», а наука вполне успешно добывает знание-«эпистему», в силу чего близкие друг другу разделы философского знания – гносеология и эпистемология не являются равнозначными. Смысл философского стремления к знанию, которое, возможно, в принципе, недостижимо, по всей видимости, состоит в том, что стремление к невозможному, равно, как и попытки осуществить неосуществимое является важным свойством человека, в силу которого он и является, по крупному счету, человеком.

Согласно же иной точке зрения, стремиться к невозможному не имеет смысла, т.к. оно сходно с ношением воды в решете. Философия как метафизика поэтому может быть представлена в качестве пустого и праздного занятия, пустословия и демагогии, не приносящей человеку ощутимой пользы, в отличие от науки, которая «занимается нужным и полезным делом» и, несомненно, дает ощутимый, зримый и весомый результат.

Первая точка зрения – сциентизм, вторая – антисциентизм. Здесь следует отметить, что две эти социокультурные ориентации не «повисают в воздухе», но являются элементами двух противостоящих мировоззренческих систем, базирующихся, как то ни удивительно, на двух основных ответах на «основной вопрос философии», – на первую его часть – об онтологической первичности материального или нематериального ^{[5, с. 340]}. Материализм является началом мировоззренческой цепочки, следующими звеньями которой являются атеизм, эволюционизм, сциентизм и волюнтаризм («все в наших руках», «каждый – кузнец своего счастья», «дело заключается в том, чтобы изменить мир» и т.п.). Идеализм представляет собой начальное звено противоположной цепочки, в которой следующими звеньями выступают религиозные идеи в виде теизма, креационизм, антисциентизм и провиденциализм. Здесь оговоримся, что о материализме идет речь без учета его разновидностей, а под философским идеализмом подразумевается объективный, а не субъективный идеализм, т.к. последний представляет собой более эпистемологическую, а не гносеологическую, тем более, – не онтологическую конструкцию, в силу чего вряд ли может быть существенным звеном мировоззренческой системы.

Далее рассмотрим основные расхождения между сциентизмом и антисциентизмом по указанным выше вопросам, но при этом оговоримся, что под наукой, в данном случае, будет подразумеваться естествознание, математические и технические науки, а под религией – христианство. Поскольку наука, в современном смысле этого слова, появилась в Новое время именно в виде естественных наук, и именно с ними связываются основные научные достижения и победы человечества, то под наукой обычно подразумевается естествознание. Относительно религии следует отметить, что, как то ни удивительно прозвучит, на первый взгляд, многие религии не являются религиями в полном смысле этого слова. Сам термин «религия» (лат. re-ligare) означает восстановление связи (re – возврат, восстановление, ligare связь, соединение) человека с Богом (возвращение блудного сына – ребенка, сбежавшего из отчего дома для того, чтобы вроде бы обрести самостоятельность и независимость от Родителя, а, на самом деле – пропасть и погибнуть без Него, ребенка, раскаявшегося и стремящегося вернуться в родительский дом). Зададимся вопросом, – в какой религии из множества существующих и существовавших «религий» имеет место это восстановление утраченной связи? Ответ будет такой – только в христианстве, которое и является в полном смысле этого слова ре-лигией. Поэтому, говоря дальше о религии, будем подразумевать под ней именно христианство.

По этой же причине, говоря о связи объективного идеализма и религиозных идей, мы говорим о теизме, а не пантеизме, т.к. последний, в силу вышесказанного, не может рассматриваться как религия.

1. Является ли наука главной и ведущей формой духовной культуры человечества?

С точки зрения сциентизма, наука представляет собой ведущую форму духовной культуры и, во многом, даже – в основном, задает и определяет облик современного общества и нашей жизни. Такого рода представление является вполне обоснованным. За последние 200-300 лет наука и научно-технический прогресс достигли таких результатов, которые для средневекового, например, европейца являются, без преувеличения, фантастическими. Научные и технические достижения преобразили не только природу, но и общественную жизнь, и человеческую культуру, и, часто говорят, – самого человека. Кажется – «позабыты хлопоты, остановлен бег, вкалывают роботы, счастлив человек!» Однако главный, в данном случае, вопрос – действительно ли он счастлив? Действительно ли он, благодаря успехам науки и научного развития нечто глубокое и подлинное понял – в себе и в мире, что позволяет говорить о достижении им более осмысленного, полноценного и счастливого бытия.

Однако, при всех несомненных достижениях и победах науки, техники и технологий, вполне можно задаться вопросом о том, стала ли человеческая жизнь лучше (если рассматривать ее не только в материально-технических аспектах, но и вообще, – в предельно широком смысле слова «лучше»), стала ли она более осмысленной и счастливой, чем раньше? На этот вопрос возможно ответить, что не стала, – или к сожалению, или к счастью. Решение одних проблем и ответы на определенный круг вопросов, оборачиваются появлением других проблем и новых вопросов. На что же следует обратить наиболее пристальное внимание – это то, что на главные вопросы бытия человека – кто он такой, откуда (в широком смысле слова) и куда идет, в чем заключается его предназначение в мире, каков смысл его жизни и т.д., неких однозначных и общепризнанных ответов как не было найдено в прошлом, так их нет и в настоящем. Иначе говоря, несмотря на все свои, действительно колоссальные возможности, методологическую силу и техническую мощь, наука и научный метод не дают человеку ответов на множество вопросов и решения таких проблем, без которых говорить о несомненном улучшении человеческой жизни и переходу ее на некий новый качественный уровень, по сравнению с предыдущими эпохами, не приходится.

На заре Нового времени появились, а в эпоху Просвещения упрочились и утвердились представления о том, что религия существует в силу непросвещенности человеческих умов. Религиозные представления, говорили просветители, происходят из-за невежества людей, их незнания действительного устройства природы и причин происходящих событий. Наука, с точки зрения просветительских ожиданий, несет человечеству просвещение и свет разума, которые через некоторое время приведут к естественному исчезновению религии из жизни человека и общества. С тех пор прошло более двух с половиной столетий, прогресс научного знания поднялся на небывалую высоту, просвещение умов достигло всеобщих фактически масштабов, тем не менее, как видим, «оптимистичный» прогноз просветителей не подтвердился и не оправдался – религия не исчезла, и в нынешнем мире играет большую роль, несмотря на всю просвещенность современного человека. Иногда можно услышать: «Как можно верить в существование сверхъестественного мира и в чудеса в наш просвещенный век научно-технического прогресса?» Как видим, вполне можно, и просвещение здесь, по крупному счету, ни при чем. Таким образом, причина религиозной веры лежит не в области дремучести и невежества людей, а в чем-то совсем ином.

Являются ли каким-либо образом связанными между собой профессиональные научные занятия или отсутствие таковых с атеистическими убеждениями или религиозными верованиями? Будет ли ученый-естествоиспытатель, именно в силу своих профессиональных занятий, придерживаться, по преимуществу, материалистического и атеистического мировоззрения? По всей видимости, никакой связи или зависимости между первым и вторым не существует. Ученый, вне зависимости от своих научных изысканий, является, как и человек, который далек от науки, верующим или атеистом, причем количественное соотношение верующих и неверующих среди ученых не меняется на протяжении длительного времени. «Еще большей сенсацией – читаем в известном учебном пособии Н.Ф. Бучило и А.Н. Чумакова (в данном случае ссылка на учебное пособие вполне оправдана, т.к. речь идет всего лишь о статистических показателях), – стали результаты нового исследования, проведенного в конце 90-х гг. американскими историками Э. Ларсоном и Л. Уитхемом, которые решили выяснить – насколько изменилось мировоззрение ученых под влиянием величайших открытий и научных достижений, совершенных в XX столетии. Опрос, который они провели среди тысячи случайно выбранных гуманитариев и представителей естествознания в США, показал, что все те же 40% ученых (т.е. как и в начале XX в. – авт.) по-прежнему верят в Бога и загробную жизнь. При этом число неверующих и агностиков…с тех пор (с начала XX в. – авт.) также мало изменилось и составляет сегодня, как и прежде, примерно 45% и 15% соответственно» ^{[6, с.18]}. Обратим внимание еще и на то, что «отцы»-основатели науки Нового времени не были ни атеистами, ни вольнодумцами, говоря, что естественнонаучные исследования позволяют, хоть и в малой степени, приподнять краешек занавеса над бесконечно мудрым и замыслом Творца, создавшего мир и вверившего его в попечение человека. Естественный, или физический, материальный мир, таким образом, вполне является естественным откровением, а естествознание – естественной теологией, которой занимались Н. Коперник и Г. Галилей, И. Кеплер и И. Ньютон и многие другие выдающиеся умы, заложившие основы современной науки.

С позиции антисциентизма, наука, вне всякого сомнения, демонстрирует человечеству колоссальные возможности, действительно, во многом преображает мир и человеческую жизнь, но она не в состоянии ответить на все имеющиеся у человека вопросы и решить все его проблемы, удовлетворить все его чаяния и ожидания. Такого рода «неотвеченность» и нерешенность, скорее всего, будет представлена сциентизмом в качестве временного явления и преодолимого в будущем обстоятельства, но для антисциентизма, это свидетельство неизбежной ограниченности научных возможностей, в которой наука «не виновата», т.к. эта «невсесильность» науки следует из самой ее природы как специфической формы духовной культуры и определенной разновидности общественного сознания.

Далее построим умозаключение в соответствии с отрицающим модусом (modus tollens) условно-категорического умозаключения, схема, или формула которого: ((а®в)ÙØв)®Øа) – является тождественно-истинной, или является логическим законом, т.е. при любом содержании гарантирует получение истинных выводов из истинных посылок. В этом умозаключении первая посылка является импликативным суждением, а вторая – категорическим, или простым суждением, причем в правильном отрицающем модусе из отрицания следствия достоверно следует отрицание основания. Первая посылка, или импликация была построена, как уже говорилось, еще в эпоху Просвещения и заключается она в утверждении, согласно которому религиозные представления происходят из невежества и непросвещенности человеческих умов. Следовательно, просвещение и прогресс научного знания в будущем приведут человечество в торжество царства разума, где не останется места «предрассудкам» и вере в сверхъестественное, а религия со временем исчезнет естественным образом, т.к. наука сможет ответить человеку фактически на все его вопросы и дать ему все необходимое для жизни. Основанием здесь является утверждение о возможностях науки и ее будущих триумфах, а следствием – постепенное вытеснение ею других форм общественного сознания и, прежде всего, – религии. От века Просвещения до сегодняшнего дня прошло так много времени, что ожидаемое следствие давно уже должно было наступить, особенно – в эпоху освоения космоса, клонирования живых организмов и создания искусственного интеллекта. Однако оно, вопреки всем ожиданиям, не наступило. Это является второй посылкой нашего условно-категорического умозаключения, которая, как мы видим, является отрицанием следствия. Наконец, достоверным выводом здесь будет отрицание основания – наука не может дать человеку все необходимое ему и ответить на весь тот круг вопросов, которые он задает и ставит. Именно поэтому, наряду с наукой и параллельно ей, на протяжении столетий, существуют и другие формы духовной культуры, или общественного сознания, среди которых религия и метафизическая философия.

2. Действительно ли наука познает мир и открывает истину?

Согласно одному из основных утверждений сциентизма, наука действительно познает мир, проникает в тайны природы и открывает истину. В данном случае вполне возможен вопрос – а разве может быть иначе? Что же тогда делает наука и зачем существует, если не познает мир? Среднестатистический человек с детства, «по умолчанию» исходит как раз из такого представления о роли науки в системе духовной культуры. Он слишком привык к тому, что написанное в учебниках по физике, астрономии, химии, биологии и географии – это и есть то, как устроен мир «на самом деле». Однако не только среднестатистический человек, но и представители философского знания вполне могут придерживаться такой позиции, которую условно можно назвать эпистемологическим реализмом. В связи с последним утверждением небезынтересно обратиться к статье А.Л. Никифорова «Что дала человечеству наука нового времени» ^[7], где автор выступает, в большей степени, с антицсциентистских позиций, чем, видимо, провоцирует критику своих коллег ^[8]. Примечательно, что, несмотря на это, автор утверждает, что «…наука – это сфера человеческой деятельности, главная цель которой состоит в получении обоснованного, объективного, истинного знания о мире» ^{[7, с. 179]}, а также – «…на вопрос о том, что такое наука, можно ответить так: наука является способом создания и совершенствования техники на базе достоверных (истинных) знаний» ^{[7, с.181]}. Если даже антисциентистски, по преимуществу, ориентированный автор говорит о том, что наука добывает истинные знания, то для сторонника сциентизма такое утверждение будет «аксиомой евклидовой геометрии».

В данном случае, мы оставляем в стороне вопрос о том, что такое истинные знания. Последнее понятие можно интерпретировать как в смысловых координатах корреспондентской концепции, так и – конвенциональной, и прагматической, и когерентной. Все же, по всей видимости, речь идет – и в упомянутой (антисциентистской, в основном) статье, и в сциентистских построениях – об истинных знаниях, добываемых наукой, в их корреспондентском понимании.

С точки зрения антисциентизма, по крайней мере – его возможной эпистемологической, а не этической составляющей, не исключено, что наука не познает мир, не проникает в тайны природы и не открывает истину, а всего лишь строит различные, альтернативные и конкурирующие друг с другом интерпретации природы, человека, общества, и т.п., которые могут иметь к действительности достаточно отдаленное отношение или даже – вообще не иметь к ней никакого отношения.

Примечательно, что философия науки, начавшись с позитивизма, была, по преимуществу, сциентистски ориентированной, даже если это и не декларировалось напрямую ее представителями; однако в постпозитивизме она стала приобретать все более выраженные антисциентистские черты, дойдя, в определенном смысле, до некоторого предела, например, в эпистемологическом анархзме П. Фейерабенда ^[9], которого убежденные сторонники сциентизма, несомненно, обвинят в «мракобесии».

Как сторонники сциентизма, так и антисциентизма согласятся с представлениями о двухуровневой структуре научного познания, которое состоит из эмпирического и теоретического «этажей». Причем, как первые, так и вторые разделяют положение о том, что теория не следует напрямую из фактов, между эмпирическим и теоретическим уровнями научного познания всегда существует принципиальная дистанция. С первого «этажа» на второй невозможно зайти по некой удобной «лестнице» или подняться на «лифте».Попасть с одного «этажа» на другой, в данном случае, можно только совершив «прыжок». Этот «прыжок» – создание ученым некой объяснительной теоретической модели, или схемы, которая «накладывается» на материал эмпирического уровня, или факты, сопоставляется с ними и проверяется на предмет «удачного» или «неудачного» «наложения». Если в рамках выдвинутого объяснения имеющиеся в некой области факты окажутся согласованными друг с другом, состыкованными и связанными в единую картину, которая, к тому же, предвосхищает обнаружение новых фактов или, по крайней мере, оставляет для них «место», то такого рода объяснение превратится из научной гипотезы в теорию и будет считаться в научном сообществе правильной в течение некоторого времени. Здесь надо отметить, что она будет считаться таковой, с точки зрения антисциентизма, но, с точки зрения сциентизма, она будет не считаться, а являться правильной.

С этого пункта начинаются различия в понимании сциентизмом и антисциентизмом взаимоотношения и взаимодействия эмпирического и теоретического уровней научного познания. Если сциентистское понимание здесь исходит из, условно говоря, эпистемологического реализма, то антисциентистское – из эпистемологического конструктивизма.

В сциентизме факты и научная теория соотносятся как элементы набора пазлов и той картины, которую можно и нужно из них собрать: из некого набора пазлов собирается только одна картина, которая заложена в этот набор, и, следовательно, соответствует, или корреспондирует ему. Именно эта корреспонденция и представляет собой подтверждение истинности теории, или того, что она не считается, а является правильной.

В антисциентизме факты и научные теории соотносятся как набор деталей конструктора, из которых можно построить не одну-единственную, а различные конструкции-комбинации, в каждой из которых детали окажутся надежно соединенными, но в то же время, утверждать о принципиальной корреспонденции данного набора деталей и этой собранной из них комбинации, невозможно, т.к. таких комбинаций может быть несколько при одном и том же наборе исходных деталей. Поэтому господствующая на каком-то этапе развития науки теория именно считается ученым сообществом правильной, но не является таковой.

Данная аналогия хорошо иллюстрирует принцип фальсификационизма К. Поппера, согласно которому теория является научной при наличии возможности ее опровержения ^[10]: процедура опровержения здесь будет разборкой имеющейся конструкции и сборкой новой из одного и того же набора деталей. В контексте этой же аналогии можно посмотреть на концепцию Т. Куна о смене научных парадигм ^[11]. Его тезис об их несоизмеримости иллюстрируется тем, что собранные из одного и того же эмпирического материала теоретические конструкции являются равноценными и альтернативными, – когда не приходится говорить о большей или меньшей корреспонденции действительности каждой из них. Дополнительный аргумент в пользу уместности данной аналогии – утверждение Т. Куна об иррациональном характере выбора научным сообществом новой парадигмы, – почему из данного набора деталей собирается вот такая конструкция-комбинация, а не другая, – в принципе, неизвестно и непонятно, но точно – не в силу ее большей истинности и лучшего соответствия действительности. Хотя, с точки зрения сциентизма, так происходит как раз – по этой причине. Таким образом, как то ни удивительно, не только взгляды П. Фейерабенда, но концепции Т. Куна и К. Поппера возможно охарактеризовать как, в большей степени, лежащие в смысловом поле антисциентизма, несмотря на то, что они – «цветы и плоды на дереве первого позитивизма-сциентизма».

Из вышесказанного следует, что сциентизм тесно связан с куиулятивизмом – представлением об историческом развитии науки, согласно которому на протяжении всей ее истории происходит сборка грандиозного пазла-картины мира, которая от эпохи к эпохе все более проясняется, становится точнее, глубже и правильнее; мы знаем о мире сегодня гораздо больше, чем наши далекие и не очень далекие предшественники. Так же и наоборот, антисциентизм тесно связан с антикумулятивизмом – взглядом на историческое развитие науки, согласно которому оно представляет собой сборку одних конструкций – парадигм и картин мира с последующей их разборкой и сборкой других, в результате чего не приходится говорить о некоем принципиальном прогрессе в развитии науки; мы сегодня знаем о мире не лучше и не больше, чем наши предшественники. Читая книги 500-летней давности, например, об устройстве природы, мы удивляемся наивности наших далеких предков и смеемся над их представлениями, потому что мы-то сегодня хорошо «знаем», как устроен мир «на самом деле». Однако, через 500 лет, например, наши далекие потомки, читая наши книги об устройстве мира, возможно так же будут удивляться нашей «наивности» и смеяться над нашими «заблуждениями», исходя из того, что теперь-то они наверняка знают, как все устроено «на самом деле».

Наконец, можно задаться справедливым вопросом о том, каково предназначение науки в жизни человека и общества, если она, с точки зрения антисциентизма, не познает мир, а только строит различные его интерпретации? Сциентистское понимание роли науки не приводит к такому вопросу, т.к., если она познает мир и открывает истину, тогда знание – действительно – сила, а человек, с помощью научного метода поднимается на предельную высоту бытия, особенно, – в силу родственности сциентизма материализму и атеизму. С позиций же антисциентизма, наука, строя различные интерпретации мира, помогает человеку ориентироваться в нем и, следовательно, – существовать, т.к. он, будучи субъектом, т.е. не «вписанным» полностью в мир существом, не может ориентироваться в нем без вопрошания о нем и познания его. Однако способы ориентирования, создаваемые научным знанием, не означают его соответствия действительности. Так, например, невозможно ориентироваться в городе, в котором улицы являются безымянными, а дома стоят без номеров. Для ориентации надо назвать улицы и пронумеровать дома. Однако способы названия улиц и нумерации домов не имеют никакого отношения к расположению улиц и домов в этом городе. При иных названиях улиц и другой нумерации домов в них самих ничего не поменяется. Смена научных парадигм в концепции Т. Куна – это периодически происходящее в истории науки «переназвание улиц» и «перенумерация домов», где «улицы» и «дома» – это мир такой, какой он есть, а способы их «названия» и «нумерации» – различные и альтернативные представления о нем, меняющие друг друга в истории науки.

3. Является ли техника и технологии доказательствами правильного познания наукой окружающего мира?

Знаменитое положение о том, что практика является критерием истины является основным утверждением сциентизма в ответе на вопрос, является ли техника свидетельством в пользу достоверности знаний, добываемых наукой. На первый взгляд, с таким положением трудно поспорить. Техника – это «вторая природа», создаваемая человеком из первой природы на основе ее научного познания. Если многообразные технические приспособления с успехом работают, заменяя ныне человека в самых различных областях его деятельности, то именно это и указывает, вроде бы, на истинность научных знаний и на то, что наука действительно познает мир, а не просто строит различные его конструкции-интерпретации, которые могут не иметь к реальности непосредственного отношения. В сциентизме наука и техника – «близкие родственницы», не просто тесно связанные между собой, но и во многом обуславливающие и предполагающие друг друга.

Иной точки зрения придерживается по этому вопросу антисциентизм, – то, что технические приспособления исправно и успешно работают, не является критерием истинности научных знаний о первой природе, из которой они построены. Каменный топор, например, является примитивным орудием труда, или, пусть и очень простым, но техническим приспособлением. Зададимся вопросом – умение первобытного человека изготавливать каменный топор является ли свидетельством его обстоятельных и глубоких, а, главное – истинных знаний об устройстве, структуре и происхождении тех материалов, их которых он делает его? Не является.

Каменный топор, возразит читатель, очень простое техническое изделие, для его изготовления действительно не требуется никаких научных знаний, как таковых. А лук и стрелы? Это более сложное приспособление по сравнению с каменным топором, которое и устроено более мудреным образом и превосходно работает, и решает намного более широкий круг практических задач, чем топор. Для изготовления лука и стрел требуются ли подлинные, адекватные, или корреспондирующие реальности знания о ней? Не требуются, так же, как и для создания каменного топора.

Потребуются ли истинные знания, например, о реке, ее происхождении, закономерностях течения и геологической эволюции для того, чтобы перегородить ее плотиной и использовать силу низвергающегося с высоты водного потока для приведения в действие жерновов мельницы, которая является достаточно сложным техническим приспособлением по сравнению с каменным топором, луком и стрелами? Подобного рода примеры можно продолжать, последовательно переходя ко все более сложным техническим устройствам. В качестве следующего примера вспомним «ценное признание» российских физиков В.И. Григорьева и Г.Я. Мякишева в их известной книге «Силы в природе»: «Можно смело сказать, что никогда никакие научные открытия не играли такой огромной роли для всего человечества, как открытия в области ядерной физики…И в то же время... в то же время целые области белых пятен простираются здесь перед исследователем…Как же возможно, что такое огромное и важнейшее место заняла наука, самые основы которой содержат какие-то (и немалые) неясности? Конечно, ничего парадоксального в этом нет. Мы находимся сейчас в таком же примерно положении, как каменщик, который умеет складывать из кирпичей здание, но о многих свойствах самих кирпичей, может быть даже о том, как они делаются, имеет лишь смутное представление» ^{[12, с. 277]}.

Обратим внимание на любопытное обстоятельство. Наука, в современном смысле этого слова, появилась на рубеже XVI–XVII вв. Технические же приспособления появились еще в первобытную эпоху. Ко времени появления науки мир техники был уже достаточно развитым и очень разнообразным., т.е техника существовала задолго до рождения науки, в силу чего возможно рассматривать их не как «близнецов-братьев», а вернее – «сестер», а как «соседей по коммунальной квартире», не связанных узами «родства».

Наконец, объемные отношения между понятиями «ученый» и «изобретатель» представляют собой не равнозначность или родовидовое подчинение, а пересечение: ученый – не обязательно изобретатель, а изобретатель – не обязательно ученый. Может ли изобретатель продумать и создать некое техническое приспособление, не будучи знакомым с теоретическими научными достижениями в соответствующей области знания? Может. Это как раз и свидетельствует именно об объемном пересечении понятий «ученый» и «изобретатель», в силу чего возможно говорить не о содержательной близости научных достижений и технических изобретений, а, наоборот, о значительной дистанции между ними и далеко не линейном отношении.

4. Увеличивает ли наука безусловно человеческую силу и открывает ли перед человеком безграничные возможности?

Одно из основных утверждений сциентизма заключается в том, что наука служит делу увеличения человеческой силы и открывает перед человеком фактически безграничные возможности. Если рассматривать человеческое и социальное бытие в его материально-технических аспектах, тогда такого рода утверждение будет бесспорным. Сегодня для нас привычным и неудивительным является то, о чем всего 100-150 лет назад невозможно было даже мечтать. При таком положении дел возьмется ли кто-то утверждать, что наука не приумножает человеческую силу и не дарит ему все новые, более небывалые возможности и перспективы? Конечно же, нет. И здесь следует полностью согласиться с тем, что говорят сторонники сциентизма.

Не отрицая этого, их оппоненты предлагают обратить внимание на следующее. Благодаря науке мы теперь хорошо знаем, что нам делать, например, с полезными ископаемыми, энергией воды, ветра и Солнца, электромагнитными полями, флорой и фауной и т.д. Но обо всем ли вообще мы можем определенно сказать, – что нам с этим делать?

Вспомним знаменитые строчи Н. Гумилева:

Но что нам делать с розовой зарей

Над холодеющими небесами,

Где тишина и неземной покой,

Что делать нам с бессмертными стихами?

Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать…

Продолжая вопросы поэта, можно с недоумением, тревогой и даже страхом спросить, – что нам делать с любовью, творчеством, свободой, наконец, и это предельный вопрос, – что нам делать с фактом собственной конечности? Не случайно говорят, что одно из отличий науки от философии заключается в том, что первая имеет дело с проблемами, вторая – с тайнами. Проблему можно решить с помощью научного метода. Тайну решить нельзя, ее можно только разгадать. Кстати, религия, в отличие от науки, тоже имеет дело не с проблемами, а с тайнами. Любовь, творчество, свобода и человеческая смертность – это именно тайны, с которыми наука, при всех ее победах и возможностях, ничего не может сделать, потому что не знает, что с этим делать.

Наверное, главная тайна человеческого бытия – его конечность. Что предлагает здесь человеку, материализм, атеизм и сциентизм? Как то ни удивительно, предложение одно – умереть. «Как?!! – возмущается и ужасается человек, – просто взять и умереть, и – все?!» «Да, и – все, – отвечает ему сциентизм, – исчезнуть полностью, окончательно и безвозвратно». Но тогда, – не унимается человек, – в чем смысл всей моей жизни? Ведь если я из бытия перехожу в небытие, тогда и то, что происходит со мной сейчас, – тоже небытие, и меня, получается, нет» ^{[13, с. 130]}.

Конец? Нелепое словцо!

Чему конец? Что, собственно, случилось?

Раз нечто и ничто отождествилось,

То было ль вправду что-то налицо? (И.В. Гёте «Фауст»)

«А вопрос о смысле жизни, – отвечает ему сциентизм, – метафизический, а поэтому праздный и бессмысленный». «Но ведь он-то и является главным вопросом моего существования, – отчаивается человек, – неужели моя жизнь – пустая и глупая шутка?» «Пожалуй, что и так, – безразлично говорит ему сциентизм, – твоя жизнь – пустая и глупая шутка». Здесь подчеркнем, что именно из факта конечности жизни, а главное – конечности личности, следует ее бессмысленность.

Рассмотрим парадоксальное утверждение: все наше движимое и недвижимое имущество, по всем документам нам принадлежащее и на нас оформленное, нам не принадлежит. Странно, не правда ли? Более того, не только имущество, но и наши способности, таланты и дарования нам тоже не принадлежат. Еще более странно! С имуществом более или менее понятно, – его можно все же как-то хитро отсудить или просто отнять, но способности и таланты ведь никак не отсудишь и не отнимешь. В чем же здесь дело? А дело здесь в том, что сама наша жизнь, как то ни удивительно, нам не принадлежит. Почему? Потому что нам полностью принадлежит только то, с чем мы никогда не расстанемся, а с жизнью когда-то придется расстаться. Получается, что даже сама наша жизнь (не говоря уже о каком-то имуществе) не находится в нашей «собственности», но находится в «аренде», притом не «бессрочной» и даже не «долгосрочной». А есть ли что-то, что «оформлено» именно в нашу «собственность» – окончательно и безвозвратно? Есть! Это бессмертная душа человека. Однако, с точки зрения материализма-атеизма-сциентизма, ее не существует, т.е. человеку вообще ничего не принадлежит. С точки зрения идеализма-теизма-антисциентизма, именно душа принадлежит ему полностью и представляет собой такое «безвозмездное дарение», которое сам его обладатель может как сохранить и приумножить, так и растратить и погубить.

Наука говорит о законах сохранения энергии, импульса, массы, вещества, но не говорит о законе сохранения личности, т.к. ей неведом такой закон при всех ее возможностях, которые, следовательно, неизбежно ограничены. Закон сохранения личности находится в ведении религии и представляет собой, наверное, главный закон человеческого бытия, что, по всей видимости, является главной причиной, по которой, несмотря на просветительский прогноз, религия не исчезла из жизни человека и общества, несмотря на всю высоту научно-технического прогресса последних столетий.

В данном случае можно возразить, что закон сохранения личности, или бессмертие души невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть, а можно только верить в то, что это существует или – опять же верить в то, что этого не существует. На вопрос же о том, во что верить лучше, отвечает нам знаменитое пари Б. Паскаля, которое можно передать, в данном случае, с помощью следующей аналогии. Конец человеческой жизни – прыжок из летящего самолета. Атеистически и сциентистски ориентированное мировоззрение предлагает прыгать без парашюта – точно погибнешь и после «ничего уже не будет». Религиозное и антисциентистское мировоззрение предлагает прыжок с парашютом – нет никаких гарантий, что он раскроется, но есть шанс на то, что с «приземлением» все не закончится, а только начнется, причем начнется – не намного, а бесконечно лучшее, чем было то, когда мы находились в самолете. Что же получается? Отвечая на вопрос в заголовке этой части статьи, можно сказать, что, как то ни удивительно, не наука, а религия открывает перед человеком безграничные возможности.

5. Как соотносятся понятия «просвещение» и «просветление», и что является «мракобесием»?

Последователи сциентизма вполне справедливо утверждают, что наука служит делу просвещения человеческих умов. Однако далее они предлагают далеко не бесспорный тезис о том, что, в отличие от науки, религия представляет собой мракобесие, а философия (как метафизика) – пустословие. Именно так будут характеризовать религию и философию сторонники последовательного и бескомпромиссного сциентизма, который тесно связан со своими мировоззренческими спутниками – материализмом и атеизмом.

Что такое мракобесие? Тяга к мраку. С точки зрения сциентизма, вера в существование сверхъестественного мира является этой тягой, в то время как наука несет человеку свет разума, хотя правильнее сказать – рассудка, ведь разум устремлен к поиску ответов на метафизические вопросы, которые являются бессмысленными в сциентизме. С точки зрения антисциентизма, отрицание хотя бы шанса (вспомним пари Паскаля) на бессмертие и утверждение полной конечности человеческой жизни и есть самое настоящее мракобесие, поскольку является не чем иным, как осознанно заявляемой тягой к мраку небытия. В то же время именно религия несет человеку подлинный и радостный свет приобщения к вечности и отрицает небытие.

Представители антисциентизма соглашаются со своими оппонентами в том, что наука действительно дает человеку просвещение. Но предлагают рассмотреть вопрос о том, как соотносятся понятия «просвещение» и «просветление». Являются ли соответствующие термины синонимами? Конечно же, не являются. Это слова-паронимы. Что такое просвещение? По крупному счету, – набор разнообразной информации, знаний, умений, навыков и, как сейчас говорят, компетенций. Кто такой просвещенный? Это человек много знающий, имеющий хорошее образование, владеющий множеством умений и навыков и т.д. Что такое просветление? Это, наверное, понимание чего-то глубинного и подлинного в мире, в себе, в людях, в жизни. Кто такой просветленный? Это человек, достигший такого понимания. Когда мы говорим, что философия – это любовь к мудрости, то что, в данном случае, подразумевается под мудростью, в первую очередь – просвещение или просветление? Если бы это было только просвещение, то философия ничем не отличалась бы от науки и не была бы фило-софией. Но поскольку она является не одной из наук, а отдельной, самостоятельной и специфической формой духовной культуры, то под мудростью здесь следует понимать, прежде всего, просветление.

Может ли просвещенный не быть просветленным? Конечно же, может. А может ли просветленный не быть просвещенным? Тоже может. Например, герой Л. Толстого из романа «Война и мир» Андрей Болконский перед войной 1805 г. – просвещенный, но не просветленный, а просветление приходит к нему во время Аустерлицкого сражения. Пьер Безухов – просвещенный, но не просветленный, а Платон Каратаев – просветленный, но не просвещенный. Дмитрий Нехлюдов из романа «Воскресение» – просвещенный, но не просветленный, – находится как бы в обмороке разума и души, и постепенно пробуждается от этого обморока, начиная что-то действительно понимать про себя и свою жизнь. Роман «Воскресение» мог бы называться «Просветление» или «Пробуждение».

Теперь зададимся вопросом – может ли просвещенный человек быть несчастным? Конечно же может. Андрей Болконский и Пьер Безухов, как и многие другие литературные персонажи и реальные люди, хорошо знакомые нам и окружающие нас, – как раз таковы. А может ли просветленный человек быть несчастным? Не может. Потому что просветление – это, помимо прочего, – еще и счастье, счастье осознанной, осмысленной, полноценной жизни, которая не является пустой и глупой шуткой. Пьер Безухов не перестает удивляться мудрому и простому счастью солдата и крестьянина Платона Каратаева, которое ему, просвещенному дворянскому интеллигенту, неведомо, недоступно и непостижимо.

Наука, вне всякого сомнения, дает человеку просвещение, но не может дать ему просветления, которое обретается на путях философских и религиозных поисков. Человеку же, в идеале, надо и то, и другое. Просвещенный и просветленный – это идеальное состояние человека, достижимое, наверное, в крайне редких и исключительных случаях. Получается, что просвещение и просветление могут не только противостоять, но и продолжать и дополнять друг друга, как наука и религия могут находиться не в антагонистическом состоянии, как это пытается представить сциентизм, а, наоборот, в состоянии мира и гармонии, о котором говорит антисциентизм.

6. Может ли наука быть мировоззрением, или может ли мировоззрение быть научным?

Со сциентистской точки зрения, мировоззрение вполне может быть научным. Сторонники сциентизма утверждают, что наука представляет собой основу прогрессивного мировоззрения, которое противостоит и религиозному «невежеству», и философским спекуляциям – пространным и «пустословным» размышлениям «неизвестно о чем».

Тем не менее, вопрос о том, может ли мировоззрение быть научным, не является настолько странным и, возможно, даже нелепым, каким он может показаться, на первый взгляд. Еще раз обратимся к тому, что такое наука, на какие вопросы она отвечает прежде всего, и на какие вопросы она не может ответить в принципе, или, если сказать правильнее, – игнорирует их, как выходящие за границы ее компетенции. На вопрос, например, что такое закон всемирного тяготения, наука с успехом отвечает. Но на такие вопросы, как – почему существует закон всемирного тяготения, откуда он взялся, как и все другие законы природы, отчего все вообще так, а не иначе, каким образом нам обо всем этом думать, что нам со всем этим делать, как жить на белом свете, и что будет дальше, наука ответить не может, т.к. такого рода вопросами она не задается и не занимается. Одно из главных отличий науки от религии заключается в том, что наука отвечает на вопрос как, а религия – на вопрос – зачем. Наука, например, знает, как что-то сделать, но не знает, зачем это надо делать.

Расписание движения поездов, как отмечает А. Кураев ^[12], составлено на строгой логической и математической основе, и оно, вне всякого сомнения, помогает человеку перемещаться в пространстве, но, сколько бы человек его не изучал, он не найдет в нем ответа на вопрос, куда надо ехать именно ему. Расписание движения поездов определенно и четко отвечает на вопрос как добраться из такого-то пункта в такой-то пункт, но оно, в принципе, не отвечает на вопрос, зачем надо перебираться из этого пункта в тот.

Наука, по своей природе, имеет инструментальный характер, т.е. является именно инструментом решения каких-то практических, как правило, задач, говоря о том, как их можно и нужно решать; но вот на вопрос о том, зачем их решать, что это дает человеку не в материально-техническом смысле, а вообще во всех смыслах, наука не отвечает. М. Хайдеггер выдвинул знаменитое утверждение «наука не мыслит», т.е. не отвечает на вопросы, выходящие за пределы естественного мира и повседневной человеческой жизни, или на метафизические вопросы. Она не знает, в силу своей инструментальной природы, собственных оснований и конечных целей. Именно поэтому она не может быть мировоззрением, т.к. оно, каким бы оно не было, предполагает постановку вопросов метафизических и различные варианты ответов на них.

С точки зрения антисциентизма, мировоззрение может быть религиозным или атеистическим, идеалистическим или материалистическим, но оно не может быть научным, т.к. «наука не мыслит», т.е. не задается вопросами, выходящими за границы имманентного, не спрашивает себя ни о своих истоках, ни о последних пределах, выступая всего лишь инструментом в руках человека, наделенного свободой воли и задающегося, помимо всех прочих, вопросами о своем предназначении в мире и смысле собственной жизни.

Обратим внимание на то, что, с точки зрения антисциентизма, мировоззрение не может быть научным, но может быть сциентистским, или наука не может быть мировоззрением, а сциентизм может. Здесь надо четко различать понятия «наука» и «сциентизм»: наука – это одна из форм духовной культуры, являющаяся, по преимуществу, инструментальной, а сциентизм – это определенный взгляд на науку и одна из интерпретаций ее возможностей, которая наделяет науку статусом мировоззрения. Наука, как таковая, является инструментом, а сциентизм расширяет роль этого инструмента до мировоззренческой системы, т.е. системы ориентации человека в мире и в собственной жизни. Как то ни удивительно, но сциентизм, прославляя науку, служит ей дурную службу, т.к. предлагает ей ту роль, которую она не может играть и возлагает на нее такие надежды, которые она не может оправдать в силу своей природы.

Здесь рассмотрим следующую аналогию. Допустим, некто является большим любителем и поклонником такого вида спорта, как плавание. Также допустим, что есть некий талантливый тренер по плаванию, который быстро и результативно учит плаванию всех желающих. Так вот наш большой поклонник и любитель плавания, конечно же, будет восхищаться этим тренером и рекомендовать всем ходить к нему на занятия. Но именно в силу своего большого увлечения плаванием и в силу наличия талантливого тренера, этот поклонник плавания может переусердствовать и сказать, возможно, даже незаметно для себя, что поскольку тренер по плаванию хорошо учит плавать, то он так же является не только учителем плавания, но и учителем всего остального, учителем жизни вообще. И вот кто-то пришел к тренеру по плаванию и сказал ему: «Тут про тебя говорят, что ты не только учитель плавания, но еще и учитель всего на свете и учитель жизни, научи меня жить, пожалуйста». Что ответит ему тренер по плаванию? Скорее всего, он удивится и разведет руками: «Кто же сказал тебе такое? Я всего лишь учитель плавания, но никак не учитель жизни, я о ней знаю и понимаю не больше, чем кто-то другой; если ты хочешь научиться плаванию, тогда – прошу ко мне, я научу тебя, но если ты хочешь научиться жизни, то это – точно не ко мне». Что же получается? Тот, кто объявил тренера по плаванию еще и учителем жизни, сослужил ему, скорее всего, не нарочно, дурную службу, или – «подставил» его, наделив той ролью и теми полномочиями, в которых он совсем не полномочен. Так и сциентизм, стремясь расширить пусть во многом скромную, но важную и большую роль науки как инструмента познания до роли мировоззрения, оказывает ей дурную услугу, предлагая ей сделать то, чего она сделать не может.

Заключение

Сторонники сциентизма представляют науку союзницей атеизма и противницей религии. В этом нет ничего удивительного. Сциентизм является неизбежным спутником материализма и атеизма. Почему? Потому что материалисту и атеисту более не на что надеяться и уповать, как на возможности научного познания, которые, именно в силу такого упования, и хочется объявить безграничными. По этой же причине приверженцы сциентизма вынуждены позиционировать научные представления о мире как противостоящие религиозным представлениям, враждующие с ними и «опровергающие» их. Такой взгляд на соотношение науки и религии является достаточно распространенным. Однако здесь следует обратить внимание на то, что религия, вне сомнения, представляет собой мировоззрение, а вопрос о том, может ли наука быть мировоззрением, является, как мы увидели выше, достаточно спорным. Поэтому вполне возможно утверждать, что религии противостоит не наука, а сциентизм, или сциентистское мировоззрение, которое пытается выдать науку за мировоззрение, будто бы противостоящее религиозному взгляду на мир. Такое утверждение принадлежит антисциентизму.

С точки зрения сторонников антисциентизма, наука и религия не антагонистичны, т.к. занимают различные, не пересекающиеся «ниши» интеллектуального бытия – наука отвечает на одни вопросы, а религия – на совсем другие, в силу чего они могут не только мирно сосуществовать, но и дополнять друг друга. Расписание движения поездов, несомненно, помогает человеку перемещаться в пространстве, отвечает на вопрос о том, как именно надо переехать из одной точки в другую, но не отвечает ему на вопрос о том, куда и зачем ему надо ехать. Наука предоставляет человеку это «расписание поездов», а религия говорит о том, «куда и зачем надо ехать». Человек, наделенный свободой воли, может, конечно же, не согласиться с религиозным ответом на вопрос о том, «куда и зачем ему надо ехать», но в этом случае он сам выберет вариант бессмысленного «движения в никуда»; однако этот его выбор никогда не является окончательным, т.к. осознав через некоторое время, что он «движется в никуда», он может изменить свой выбор и начать осмысленное движение в определенном и нужном ему направлении.

Наука и религия направлены на совершенно различные области сущего: наука – на мир имманентного, религия – на мир трансцендентного. Эти миры не могут и не должны пересекаться, как, например, живопись не создает симфонии, а музыка не рисует картины; однако из этого не следует, что живопись и музыка антагонистичны друг другу, напротив, они дополняют и продолжают друг друга и одинаково нужны и важны для человека. Наука «закрывает фронт» материально-технической стороны жизни человека, она дает ему технику и технологии, улучшающие и упрощающие человеческую жизнь, которая, скорее всего, не сводится только к материально-технической ее составляющей. Религия «действует на фронте» духовной жизни человека, помогая ему понять самого себя и свое место в мироздании, а главное – обрести подлинный смысл своей жизни через причастность его к вечности, понимаемой, прежде всего, в личностном ее измерении.

Завершая разговор о возможностях науки, ее роли в жизни человека и общества и ее связи и взаимодействии с другими формами духовной культуры, вспомним, что в религиозном теистическом миропонимании Бог является Родителем человека, а человек – ребенком Небесного Родителя. Зададимся вопросом – надо ли ребенку, чтобы у него был дом, питание, игрушки, книжки, одежда и т.п.? Конечно же, все это ему необходимо. Еще один вопрос – достаточно ли только этого для счастливой жизни ребенка и его полноценного развития? Конечно же, недостаточно. Что же еще нужно ребенку? Помимо материальных благ ему необходимо наличие родителей, которые его любят и заботятся о нем, и которых любит он, с которыми его соединяет необыкновенная и непостижимая связь, превосходящая любые материальные блага, сколь бы великими они не были. Таким образом, ребенку нужно и то, и другое. Так вот наука – это то, что дает человеку «дом, стол, одежду, игрушки и книжки», или материально-технические блага, которых ему, конечно же, недостаточно для полноценной и осмысленной жизни. Религия – это форма духовной культуры, которая дает человеку любовь, заботу и покровительство Мудрого Родителя, его любовь к своему Родителю и постоянную, удивительную и благодатную связь с Ним, которая и делает человеческую жизнь по-настоящему счастливой, наполненной смыслом и не заканчивающейся с завершением ее земного пути.