Categories of general, special and singular in criminal law: semantic analysis

Kulikov Egor Alekseevich PhD in Law Docent, the department of Criminal Law and Criminology, Altai State University 656031, Russia, Altaiskii krai, g. Barnaul, pr. Stroitelei, 38, kv. 34 kulikoveg@yandex.ru Other publications by this author

Формально-юридическая сторона правовых установлений возникает одновременно с возникновением права. Причем не только со времени появления письменных правовых текстов, но и в более раннюю эпоху. Достаточно вспомнить существовавшие в Древнем Риме эпоху Законов XII таблиц процедуры манципации и нексума, носящие вербальный неписаный характер, но строго формализованные. Что касается уголовно-правовой сферы, то хотя многие составляющие ее отношения были регламентированы древним правом, но известный принцип "nullum criminal, nulla poena sine lege" становится необходимым требованием уголовно-правового регулирования только в XVIII-XIX вв. При этом язык уголовно-правовых установлений развивается по мере развития уровня законодательной техники. В России, например, высоким технико-юридическим качеством предписаний характеризуется Уголовное уложение Российской империи 1903 г. Научное познание уголовно-правовых феноменов несколько отстает от общетеоретической науки о праве, что при присущей уголовному праву консервативности не удивляет, но требует постановки вопросов, практически не характерных для современной отечественной уголовно-правовой доктрины России. К таким вопросам относится заявленные в заголовке статьи категории общего, особенного и единичного, их проявление в уголовно-правовой сфере, их лингвистический анализ.

Особое внимание к языковой, семантической стороне категорий, понятий, терминов в философии и в философии права отмечается со второй половины XX века. Именно тогда происходит т.н. лингвистический поворот, который обычно связывают с именами Людвига Витгенштейна ^[8], Г.Х. Гадамера ^[10], Ю. Хабермаса ^[27] а в праве - с именами Г. Харта ^[28] и Л. Фуллера ^[26]. По мнению И.Л. Честнова, лингвистический поворот привлек внимание к языку и его роли в структурировании социального мира, поскольку в зависимости от языковой картины мира, отличающейся у разных народов (типов культур-цивилизаций), зависит различие восприятия мира и поведения ^[30]. «Наш язык, пишет, например, Л. Витгенштейн, можно описать как древний город: лабиринт переулков и площадей, старых и новых зданий, домов с пристройками разных периодов, окруженный множеством новых районов с прямыми улицами регулярной планировки и типовыми домами» ^[8]. Как отмечает Г.Х. Гадамер, "понимание и истолкование текстов является не только научной задачей, но очевидным образом относится ко всей совокупности человеческого опыта в целом" ^[10]. Аналитическая философия в таком аспекте претендует на то, чтобы предложить путеводитель по названному «городу» и выставить ориентиры движения. Хотя об аналитической философии уголовного права пока речи не ведется, и в целом философия уголовного права рассматривается скорее как философия преступления и наказания ^[2], многие философские проблемы уголовного права выносятся в предмет криминологии, однако проблема языка уголовного закона, абстрактности и казуистичности его предписаний в свете постоянного реформирования УК РФ стоит на сегодняшний день достаточно остро.

В правоведении и философии права лингвистический поворот приводит к формированию аналитической философии права (аналитической юриспруденции). А.Б. Дидикин по этому поводу отмечает, что «аналитическая традиция в современной философии права является одним из ключевых направлений философского и научного знания, где существующие концепции из области философии науки, аналитической философии, различных интеллектуальных традиций сферы философии права творчески обогащаются и интерпретируются в дискуссиях о сущности права, формировании и развитии правовых систем, в анализе концептуального аппарата философско-правовых теорий и взаимодействии правотворчества и правоприменения» ^[13]. «Так как право формулируется и интерпретируется в языке, то очевидно, что в различных языковых картинах мира одни и те же юридические термины (прежде всего, принципы права, дефиниции, но также и формулировки конкретных норм права в статьях нормативных правовых актов) приобретают разные значения» ^[30]. Кстати говоря, к подобному же выводу, сравнивая различные уголовно-правовые системы, приходят А.В. Наумов и Дж. Флетчер ^[25]. В правовой сфере, таким образом, лингвистический поворот и формирование аналитической юриспруденции не просто привлекли внимание к языковой стороне нормативно-правовых предписаний, а существенно повысили точность юридического анализа, в особенности, в сфере сравнительного правоведения. Аналитическая философия права на сегодняшний день выступает одним из полноценных методологических направлений познания правовых явлений, ведущим методом которого выступает языковой, лингвистический подход, и которое при этом учитывает складывающуюся во второй половине XX-начале XXI в. постклассическую научную методологию.

«Внимание к языку права, анализу структуры и логики правовых норм, анализу содержания нормативного предписания обусловили становление и развитие аналитической философии права, изначально понимаемой в качестве специфического направления самой аналитической философии, а затем – в качестве самостоятельной отрасли научного знания» ^[14] - так происходит названный лингвистический поворот в философии, а затем и в философии права, по образному выражению А.Б. Дидикина и В.В. Оглезнева. Обращение к языку права, к терминам, их смыслам и значениям, одним словом, формирование юриспруденции понятий, стало трендом современной западной и отчасти российской философии права. С одной стороны, можно говорить в связи с этим о “второй жизни” юридического позитивизма, о, своего рода, неопозитивизме в юриспруденции, с другой - это уже восприятие права не столько как приказа суверена, сколько как текста, подчиняющегося общим закономерностям, присущим другим подобным текстам. В связи с этим трудно говорить о точно таком же лингвистическом повороте в уголовно-правовой науке, скорее, можно утверждать, что степень внимания к языковым аспектам уголовного закона постепенно повышается. Так, О.В. Пычева, исследователь герменевтики уголовного закона, отмечает, что “при вербальном (писаном) формулировании уголовно-правовых запретов понимание языка закона имеет исключительное значение для определения пределов свободы личности в государстве” ^[21]. Следовательно, уголовно-правовая наука нуждается в языковых исследованиях, внимания к ее языку и языку уголовного закона как первоочередному продукту научной деятельности требует, как минимум, ст. 55 Конституции РФ. Можно также обратиться к работе С.А. Бочкарева, который утверждает, что "всякому квалифицированному правоприменителю известно, что текст дисциплинирует", и далее, "если заложенный в норме смысл формирует понимание, то текст нормы задает дисциплину этого понимания, его внешние и внутренние пределы"^[6]. Получается, как бы двусторонняя взаимосвязь: с одной стороны, языковую определенность требует от уголовного закона его социальное назначение, с другой - будучи определенным с языковой точки зрения, уголовный закон придает определенность правоприменительной деятельности.

Вопрос о тех или иных категориях диалектики в праве, правовых вопросах, правовых феноменах, правовой науке осложняют два противоположных обстоятельства: кажущаяся простота и очевидность смыслов и значений этих категорий, и незначительное внимание к своеобразию проявления категорий в предметном поле уголовно-правовой науки. Изучение языковых аспектов философских, диалектических категорий, предваряющее их собственно юридический, а также философский анализ, позволит определить их смысл в качестве элементарных языковых единиц, ограничить рамки дальнейшего исследования, в пределах которых интерпретация не будет диссонировать с их исходным смыслом и значением. Даже будучи предельно общими философскими конструкциями, категории не перестают быть феноменами языка, и подчиняются языковым закономерностям.

Начать лингвистический анализ категорий общего, особенного и единичного необходимо с из краткой лексической характеристики. Как указывает С.И. Ожегов, «единичный – только один, единственный, отдельный»; «общий – 1) принадлежащий, свойственный всем, касающийся всех; 2) производимый, используемый совместно, коллективный; 3) свойственный кому-нибудь одновременно с кем-нибудь другим, взаимный; 4) целый, весь; 5) касающийся основ чего-нибудь; 6) содержащий только самое существенное, без подробностей»; «особенно – 1) не как всегда, не как все, не как обычно; 2) в особенности, исключительно; особенность – характерное, отличительное свойство кого-чего-нибудь; в особенности – главным образом, преимущественно; особенный – не такой как все, необыкновенный»; родственное слово – отдельный – «1) обособленный, самостоятельный; 2) единичный, некоторый» ^[20]. В другом толковом словаре русского языка предлагается аналогичная трактовка искомых терминов ^[22]. Можно предположить, что слова «общее», «особенное», «единичное», «отдельное», «всеобщее», а также их производные и первообразные лексические формы, достаточно полизначны, в некоторой степени пересекаются и нуждаются для их более точного понимания в большей степени определенности и требуют конвенционального подхода, то есть принятия какого-либо значения за рабочее. Само лексическое значение исследуемых терминов показывает их достаточно абстрактный и идеалистичный характер, указывает на их принадлежность идеальным объектам.

В других словарях русского языка можно найти уточняющую первоначальный лексический анализ информацию. Например, в словаре синонимов «общее» определяется как точка соприкосновения или точки соприкосновения. В Новом толково-словообразовательном словаре русского языка «общее» понимается как обладающее двумя смыслами: 1. ср. То, что одинаково, сходно по виду, форме у двух, многих лиц, предметов; 2. ср. разг. То, что принадлежит всем, всему обществу в целом ^[15]. В толковом словаре под редакцией Д.Н. Ушакова «особенный» раскрывается как «1. Исключительный в каком-либо отношении; не обычный. 2. Не похожий на других»; «общий» - это «1. коллективный, совместный с другими, принадлежащий всем; 2. свойственный всем; 3. всеобщий, касающийся всех; 4. распространяющийся на всё, охватывающий всё; 5. совокупный, весь, целый; 6. касающийся основ и принципов чего-нибудь, представляющий собой какое-нибудь обобщение» ^[24].

Необходимо учесть различные словоформы термина “особенный”. «Особенно» - иначе, не по-обычному; исключительно, чрезвычайно; главным образом, преимущественно, в особенности; «особенность» - характерное свойство, отличающее от других; «особенный» - не такой, как все, непохожий на других; большой по силе проявления, значительный; «особый» - отдельный от других, имеющий специальное назначение; не похожий на других, индивидуальный, отличительный ^[24]. «Особенный» в толковом словаре В.И. Даля определяется как «особный, особый, особливый, стар. особищный, пск. особитый, отдельный, опричный, невместный, не общий; отличный от прочих, иной, другого разбора; отличный, в знач. превосходный, лучший, особенно хороший» ^[10]. Синонимами слова «особенный» выступают, согласно словарю Н. Абрамова, «особый, необыкновенный, неподражаемый; свой, отличный, специфический, специальный, исключительный, ср. необыкновенный, отдельный, см. беспримерный, необыкновенный, отдельный» ^[1]. Наконец, в словаре паронимов русского языка слову «особенный» соответствуют «исключительный в каком-либо отношении, своеобразный; обособленный, отдельный» ^[7]. «Единичное» также имеет, помимо выше уже приведенной, разные языковые трактовки. Так, в Толковом словаре под ред. Д.Н. Ушакова читаем: «Единичный – 1) при сущ. в ед. ч. Единственный, один; 2) при сущ. во мн. ч. Отдельный, редкий; 3) Индивидуальный, частный, делающийся в одиночку» ^[24].

Часто в связке с термином "общее" можно встретить термины "специальное" и "частное", в связи с чем необходимо рассмотреть их значение и отличие от термина "особенное". "Специальный" у С.И. Ожегова определяется как "1) особый, исключительно для чего-нибудь предназначенный; 2) относящийся к отдельной отрасли чего-нибудь, присущий той или иной специальности"; "частный" - "1) являющийся отдельной частью чего-нибудь, не общий, не типичный; 2) личный, не общественный, не государственный; 3) принадлежащий отдельному лицу, не обществу, не государству; 4) относящийся к личному, индивидуальному владению, деятельности, хозяйству и вытекающим отсюда отношениям" ^[20]. Аналогичная характеристика дается и в толковом словаре под редакцией Д.Н. Ушакова ^[24]. Можно заключить, что с языковой точки зрения и в соотнесении с термином "общее", слова "особенное", "частное" и "специальное" обозначают одно и тоже и могут рассматриваться как синонимы.

Таким образом, лексическая сторона единичного, особенного и общего задает относительные рамки их содержания но, с другой стороны, требует обращения и к специализированным словарям, раскрывающим определенную сторону слова и словоупотребления. Кроме того, лингвистический смысл исследуемых категорий отражает их философское значение, причем, как содержательно, так и через подход к определению в словарях. Достаточно сказать, что более абстрактные категории понимаются более абстрактно, обтекаемо, расплывчато, когда же определяют термин “единичное”, то делают это достаточно конкретно. Несмотря на кажущуюся очевидность этого вывода следует констатировать, что конструкторы уголовно-правовых норм далеко не всегда учитывают диалектическую природу понятия, с которым работают. В связи с этим можно встретить достаточно абстрактный состав преступления в Особенной части УК РФ (например, похищение человека), или норму специального характера в Общей части УК РФ (ст. 76.1 УК РФ). В то же время, необходимо соблюдать баланс между казуистичностью и абстрактностью: современный уровень законодательной техники и юрисдикционной деятельности в большей степени должен иметь продуктом именно достаточно обобщенные предписания, чтобы они являлись правовыми нормами, были рассчитаны на многократное применение и достаточно большому числу случаев и ситуаций. Уголовное право на нормативном уровне оперирует особенными понятиями, выступающими результатом определенного обобщения (например, кража вообще, а не индивидуально определенная кража), единичное в уголовно-правовой сфере проявляется не на уровне норм, а на уровне уголовно-правовых отношений. При возникновении уголовно-правового отношения, т.е. при появлении юридического факта преступления и его установления соответствующим процессуальным актом (строго говоря, таковым можно признать только приговор суда, хотя этот вопрос не входит в предмет исследования настоящей статьи) общее уголовно-правовое предписание наполняется конкретным содержанием, преобразуется в "единичное понятие". Единичным будет выступать описание отдельно взятого преступления в процессуальных документах, раскрытие его индивидуальных признаков во взаимосвязи с особенным - признаками состава преступления, предусмотренными уголовно-правовой нормой. Таким образом, норма об основании уголовной ответственности (ст. 8 УК РФ) предполагает с необходимостью взаимный переход от единичного к общему и наоборот. Мы называем признаки состава особенным, поскольку в системе уголовного права норма, предусматривающая конкретный состав преступления, будет выступать особенным по отношению к общим уголовно-правовым установлениям, но при этом к описанию конкретного преступления - общим, результатом обобщения всего вида этих преступлений, нашедшим закрепление в данной уголовно-правовой норме. Квалификация же преступления - это установление общего (особенного) в единичном и закрепление результата такого установления в процессуальных документах (формулирование единичного понятия о преступлении). Преступление - это явление, элемент социальной, объективной, если угодно - "физической" реальности, а понятие о нем, т.е. описание посредством языковых инструментов, может быть единичным, особенным и общим (ст. 14 УК РФ).

Для более угулбленного рассмотрения языковой сущности общего, особенного и единичного обратимся к их этимологии. «Общий – древнерусское обчии, обьчин, старославянское обьщь, диалектное обчий, болгарский общ, чешский, словацкий obecny, польский obcy, праславянский *obьtjь, производное от *obъ с суффиксом –t-j(ь). Современная форма с –щ- из старославянской, вместо ожидаемой формы с –ч-, сохранившейся в диалекте и простонародном языке 11 в.» ^[4]. «Общий: отмечается в словарях, начиная с Берынды (1627), позднее в 1782, 1793 гг.; Из рус.-цслав. обьщии, обьщь, восходящего к праславянскому *обтйь(йь) «распространенный вокруг», производного с суффиксом –тйь от формы предлога *обь (*объ, *об) или с суффиксом –йь от *обътъ «валовой счет»» ^[32]. В этом же издании довольно подробно расписано значение глагола «обобщить». «Обобщить – в русском языке XI-XVII вв. известно обьщитися, обьчитися, вопчитись – «иметь общение, общаться», «объединяться, вступать в общину, союз» и изобьщити, приобьщити; русско-церковнославянское приставочное производное от продолжения праславянского *обьтйити, глагол на –ити от прилагательного *обьтйь (общии)» ^[32]. «Особенное» в Этимологическом словаре современного русского языка рассматривается через четыре слова – «особенно», «особенность», «особенный» и «особый». «Особенно – в русском языке XI-XVII вв. известно особеньно; особенно отмечается в словаре 1782г. и 1792 г.; собственно русское наречное образование на базе прилагательного особенный». «Особенность – в русском языке XI-XVII вв. не известно; особенность отмечается в словарях 1782 и 1792 гг.; позднее собственно русское новообразование с суффиксом –сть от основы прилагательного особенный». «Особенный – в русском языке XI-XVII вв. известно особьнъ, особьный «отдельный», особный (1704); форма особенный отмечается в словарях русского языка только с 1771 года; собственно русское производное прилагательное с суффиксом –ный от основы особьнъ, восходящей к праславянскому *обсобьнъ(йь), образованного при помощи суффикса –ьнъ от основы предложно-падежной формы *об собе». «Особый» рассматривается аналогично особенному ^[32]. "Отдельный - в русском языке XI-XVII вв. известно отъдельный; отдельный отмечается в словарях с 1790 г.; из праславянского *отдельнъ(йь), производного прилагательного с суффиксом -ьнъ от существительного *отделъ или глагола *отделити". "Отделить - разъединить, отнять (часть от целого, из состава целого); разделяя, отграничить, выделить кого (что) дать кому-либо часть из общего хозяйства, обособить (устар.); прилаг. отделительный; в русском языке XI-XVII вв. известно отъделити, отмечается в словарях с 1704 и 1762 гг.; из праславянского *отделити, приставочного производного от *делити". "Отделять" определяется аналогично. "Отдельно" в русском языке XI-XVII вв. не известно, однако есть раздельно; отдельно омечается в словарях с 1731 г. и с 1771 г.; собственно русское наречное образование на базе прилагательного отдельный ^[32].

Таким образом, первоначальное значение слова «общее» имеет социальный смысл и соприкасается с такими социальными терминами, как «общение» и «община». Нетрудно заметить, что и слово “общество” выступает проявлением общего, оно объединяет различных, единичных, особенных людей в абстрактное образование, в котором стираются различия между ними. "Особенное", "отдельное" исторически означали создание в рамках единого образования особых форм, либо выделение чего-либо за рамки единого, общего образования. Не исключено, что при более углубленном изучении социальной истории можно увидеть степени обобщения реальности и ее познания, в результате применения которых оформилось представление о совокупности людей как об обществе. Отчасти это предположение подтверждается анализом работы Э. Бенвениста, посвященой индоевропейским социальным терминам, в частности поднимаемый им вопрос о четырех степенях родства, в которых он выделяет «дом» (семья), «род» (несколько семей), «племя» и «страна» ^[5]. В этих кругах можно увидеть, в зависимости от направления анализа, как проявления категорий целого-части, так и категорий общего, особенного и единичного. Лингвист, конечно, рассматривает в большей степени социальную сторону данных общностей, но в его рассуждениях об образовании самих терминов и о том, какие процессы объединения (обобщения) и разделения (обособления) этому способствовали и за этими терминами стоят, проявляется определенное понимание категорий общего и особенного ^[5]. Язык в этом случае несет на себе отпечаток происходивших в разные времена социальных процессов. Очень хорошо процесс познания объективной действительности через переход от единичного к особенному, и далее к общему, во взаимодействии с категориями количества и качества, по мере развития социума, показывает А.П. Шептулин ^[31].

Итак, с точки зрения русского языка в интересах настоящего исследования можно выделить следующие значения искомых терминов: общее - присущее нескольким предметам/объектам, объединяющее эти предметы, касающееся самого основного, выражающего суть предмета, не затрагивающее деталей; единичное - отдельно взятое, индивидуальное, частное; отдельное - обособленное, представляющее собой самостоятельную, изолированную единицу в ряду других, предназначенное, служащее для определенной цели или для кого-либо, чего-либо; особенное, исходя из его языкового содержания, выступает чем-то средним, промежуточным между общим и единичным (отдельным). С другой стороны, отдельное также в некоторых значениях определяется и как особенное, и как часть, противоположная целому. Абстрагируясь от частностей, можно говорить о существовании пары «единичное-общее», между которыми вклинивается «особенное» как общее по отношению к единичному (результат определенной степени обобщения), и как единичное по отношению к общему (результат определенной конкретизации, обособления), особняком также стоит термин «отдельное», которое нельзя рассматривать как парный по отношению к общему, поскольку оно показывает нечто, стоящее особняком, но не обязательно выступающее особенным или единичным, а способное быть также частью. При этом термины "частное" и "специальное" можно считать синонимичными термину "особенное". Языковая характеристика, таким образом, не дает полноценного ответа на вопрос о содержании общего, особенного и единичного, а также отдельного, а задает лишь обтекаемые контуры искомых терминов.

На важность языковой стороны правового регулирования в свое время очень точно указывал А.Ф. Черданцев, по мнению которого, идеальные объекты как средства правового регулирования выступают в единстве мысли и знака как логико-языковые феномены, из чего можно сделать вывод, что без языка нет и не может быть правового регулирования ^[29]. Для понимания специфических черт общего, особенного и единичного это означает, что при конструировании правовых предписаний и определении правовых феноменов необходимо учитывать не только философскую сущность этих категорий, но и их языковое своеобразие, в силу логико-языковой природы права, выступающего системой идеальных объектов.

Также нужно учитывать, что языковая характеристика общего, особенного и единичного, и связанных с ними слов не позволяет точно определиться со значением и смыслом, но указывает на связь с данными терминами слова "отдельное", "всеобщее", что уточняется уже при философской характеристике. Общее, особенное и единичное с языковой точки зрения есть результат обобщения, обособления и других сходных операций с единичными объектами. При этом, если единичное рассматривается и как понятие об объекте, и как сам объект, то общее и особенное - результат логических операций с понятиями, сфера идеальных объектов. Языковая характеристика социальной стороны категорий общего, особенного и единичного связывает их с родственными и семейно-родовыми отношениями, т.е. в социальной сфере данные категории характеризуют систематизацию, классификацию, т.е. группировку людей в те или иные социальные общности.

В уголовно-правовой литературе философские категории далеко не часто становятся предметом научного анализа. Можно назвать, например, работу А.И. Марцева "Диалектика и вопросы теории уголовного права", который выделяет три категории, соответствующие трем основным уголовно-правовым явлениям - преступление, уголовная ответственность и уголовное наказание, и анализирует их на предмет взаимосвязи с категориями диалектики ^[18]. Однако, общее, особенное и единичное ученый в своем исследовании не затрагивает. Интересным также представляется подход В.Е. Жеребкина, он пишет, например, что "квалификация преступления направлена на познание отдельного, единичного", и также, что "правильно квалифицировать преступление - значит дать четкий ответ на вопрос о том, элементом какого класса (множества) является деяние" ^[16]. Интерес к этому подходу может состоять, на наш взгляд, в том, что ученый, по сути, говорит о проблемах общего, особенного и единичного во взаимосвязи с понятиями теории права и уголовного права, но не с позиции этих категорий, а с точки зрения теории множеств, а также рода и вида. Отсюда можно сделать два вывода: во-первых, уголовно-правовые понятия вполне могут быть исследованы как общие и особенные (о единичном скажем отдельно), и во-вторых, рассмотрение уголовно-правовых понятий с точки зрения вида и рода, а также множества и элемента, хотя и связано с категориями общего, особенного и единичного, но показывает не специфику этих категорий, а взаимоотношения на уровне "род-вид" и "множество-элемент". Последнее обстоятельство выводит на проблему соотношения системности уголовного права с категориями общего, особенного и единичного. Системность уголовного права с этих позиций предполагает и встроенность его в систему права и правовую систему, соответствие всем общим признакам права, элемента системы права, отрасли права, и, в то же время, внутренне согласованное строение на основе степени общности уголовно-правовых предписаний. Категории общего, особенного и единичного описывают системность уголовного права и позволяют, например, выйти на классификацию уголовно-правовых норм, и, в частности, на деление этих норм на общие и специальные.

Проблема общих и специальных норм, а также их конкуренции в уголовном праве ярко иллюстрирует проявления закономерностей общего, особенного и единичного. З.А. Незнамова, например, рассматривает вопрос о том, какие нормы следует считать общими, какие специальными, и в чем различие между ними. «Необходимость выделения специальных норм обусловливается существенными различиями в характере и степени общественной опасности некоторых видов деяний, предусмотренных общей нормой, которая не позволяет в должной мере учесть эти различия. В некоторых случаях возникает потребность изменить пределы уголовной ответственности в сторону либо сужения, либо расширения по сравнению с общей нормой. Наконец, конструирование специальных уголовно-правовых норм производится для конкретизации уголовного закона, обеспечения его определенности. Выражаясь уголовно-правовой терминологией, в общей норме излагается общий состав преступления, а в специальной – специальный состав, который совпадает по своим признакам с общим, но выделен из него законодателем в самостоятельную норму вследствие особенностей объекта, объективной и субъективной стороны, субъекта преступления» ^[19]. Тот же смысл названным разновидностям уголовно-правовых норм придает Л.В. Иногамова-Хегай: «…общая норма представляет собой понятие, имеющее большую степень обобщения, включающее в себя множество случаев, явлений, а специальная является одним из таких случаев. При таком соотношении всегда применяется специальная норма, которая уже по объёму, т.е. представляет собой индивидуальный случай из множества. Эта норма имеет в обязательном порядке все существенные признаки общей нормы и конкретизирует один из них» ^[17]. Итак, общая норма представляет собой наиболее общее нормативное понятие о некотором единичном случае, о единичном общественном отношении, подпадающем под ее регулирование, отражает только самые общие черты этого отношения, объединяющие его с большой группой подобных отношений, специальная же норма представляет собой понятие меньшей общности, т.е. более конкретизированное описание единичного объекта, иначе говоря, особенное. Общая норма в то же время может рассматриваться и как родовое понятие (например, понятие преступления) по отношению к видовым понятиям (понятия групп преступлений), которые будут выступать особенными для данного общего. Следует упомянуть также исключительные нормы, юридическое содержание которых предусматривает настолько специфический случай, что он хотя и содержит в себе признаки общей нормы (общего), но его собственные черты выделяют его из рамок данного общего и предопределят особый правовой режим регулирования. Например, норма о необходимой обороне, разрешающая причинение смерти ри определенных условиях, хотя и содержит в себе особенные признаки убийства, но не предполагает общего признака преступления (особенным по отношению к которому выступате понятие убийства) - уголовной противоправности, поскольку это ситуация разрешенного причинения вреда. В связи с чем для причинения смерти в состоянии необходимой обороны при отражении посягательства на жизнь общим понятием будет не понятие преступления, а понятие непреступного уголовно-правового деяния ^[11]. Подобная логика рассуждений может быть применена и по отношению к другим обстоятельствам, исключающим преступность деяния, и основаниям, исключающим уголовную ответственость за рамками главы 8 УК РФ. Здесь как раз и проявляется одна из важнейших закономерностей взаимосвязи общего, особенного и единичного: единичное и особенное всегда в рамках общего. Если же имеет место феномен иного характера, значит у него, как у единичного (и особенного) есть свое собственное общее. Различная природа конкретных явлений предполагает различия между общими, особенными и единичными понятиями о них.

В теории права эту мысль относительно соотношения общей и специальной норм, показывающую необходимость учета закономерностей общего и особенного, высказывает, например, И.Н. Васев. «В любом случае необходимо помнить, что специальная норма органически вытекает из общей, является ее частным случаем, хотя бы ею и устанавливается иное правило поведения. А потому специальная норма не может устанавливать принципиально иное по правовой природе правило, нежели то, которое заложено в общей норме. Специальная норма – продолжение общей. Она лишь призвана приспособить правовой инструментарий к особой ситуации, но ни в коем случае не преследует целы выведения этого особого казуса из «гравитационного поля» общей нормы. В определенном смысле можно сказать, что к указанному казусу применима как общая, так и специальная нормы (как одинаковые «по духу»), и лишь в технико-юридическом отношении мы делаем выбор в пользу специальной. Именно поэтому специальная норма не может делать «идеологического» изъятия из общей нормы: она может не соответствовать ей в юридико-техническом смысле, но никак не в смысле «духа» права» ^[7]. Общее, таким образом, «раскладывается» на особенные его проявления, существуя в каждом из них, их объединяя, поэтому особенное именно этого общего всегда содержит его черты. В противном случае это особенное относится к другому общему.

В уголовном праве можно выделить также ещё одну проблему (отчасти о ней уже упоминалось в приведенной цитате из работы З.А. Незнамовой), выступающую проявлением категорий общего, особенного и единичного, и связанную с вопросом об общей и специальной норме. Это проблема общих и специальных составов. Существует несколько подходов к их разграничению, сложно хотя бы один считать более или менее общепринятым. Н.А. Бабий говорит об общих и специальных составах преступлений. «Общим является состав единичного преступления определенного вида, из которого законодатель в целях дифференциации ответственности на основе специального признака выделил самостоятельный состав, именуемый в связи с этим специальным составом. Соотношение общего и специального составов состоит в том, что общий состав охватывает собой все возможные проявления определенного преступления, кроме его специальных видов, а специальный – только узкую часть этого круга или специальные виды этого преступления. Специальный состав содержит в себе все признаки основного состава и дополнительно – специальный признак» ^[3]. А.А. Тер-Акопов предлагает собственное видение проблемы общих и специальных составов. По его мнению, «специальный состав преступления – это совокупность закрепленных отдельными уголовно-правовыми нормами признаков, характеризующих содержание и структуру преступлений, посягающих на специальные сферы общественных отношений, обеспечивающих безопасность личности, общества и государства» ^[23]. В таких составах, по мнению А.А. Тер-Акопова, специальный характер имеют все элементы, т.е. специальные субъекты посягают на специальные объекты путем специальной объективной стороны.

При всех вопросах, которые вызывает классификация составов на общие и специальные, следует признать ее научную ценность и познавательный интерес. С одной стороны, есть определенное пересечение с делением норм уголовного права на общие и специальные, с другой – различие состоит, скорее, в стадиях правового регулирования, выделение общих и специальных составов имеет смысл на этапе конструирования Особенной части Уголовного кодекса, а также при размещении того или иного нового состава в определенной главе и разделе, выделение же общих и специальных норм в большей степени значимо уже в процессе правоприменения при преодолении конкуренции между ними. Однако, и в том, и в другом случае необходимо учитывать закономерности общего, особенного и единичного, и прежде всего – языковой смысл этих категорий, для того чтобы правильно сконструировать состав и в дальнейшем применить содержащую его уголовно-правовую норму.

Таким образом, в уголовном праве проблема общей и специальной нормы, а также общих и специальных составов, выступает проявлением действия закономерностей общего, особенного и единичного «в чистом виде» (то есть, когда категории общего, особенного и единичного непосредственно выражены в частнонаучных проблемах, а не выводятся опосредованно, через систему взаимосвязей со смежными явлениями). При этом, уголовный закон, равно как и уголовно-правовая доктрина, оформляющиеся путем языковых, идеальных объектов, опираются на общеязыковые требования и общеязыковые смыслы. В связи с чем, например, правила о соотношении между собой общей и специальной нормы при их конкуренции, равно как и их взаимообусловленность между собой, полностью адекватны языковому пониманию категорий общего, особенного и единичного. В то же время следует признать ограниченность семантической характеристики названных категорий, она может быть рассмотрена лишь как этап раскрытия их содержания применительно к уголовному праву, хотя и как этап необходимый.

Отдельно следует сказать о проявлениях единичного в уголовно-правовой сфере. Хотя категории общего, особенного и единичного связаны между собой и представляют определенные уровни абстракции при познании тех или иных явлений и процессов, нормативный характер права позволяет говорить о проявлении в правовой материи только общего и особенного. Норма уголовного права представляет собой определенный результат обобщения реальности, рассчитана на многократное применение, на неопределенный круг случаев и т.п. Единичным такая норма может считаться только как единичное правило поведения, то есть исключительно по форме. С точки зрения содержания любая правовая норма, в том числе и норма уголовного права, представляет собой "особенное", единичным, по отношению к норме будет выступать конкретное уголовно-правовое отношение. Отражение лингвистического смысла категорий общего, особенного и единичного проявляется во взаимосвязи уголовно-правовой нормы общего характера, специальной уголовно-правовой нормы и уголовно-правового отношения.

Безусловно, сложно сконструировать уголовный закон таким образом, чтобы его общая часть содержала только общие предписания для всех составов преступлений, а особенная часть предусматривала только составы преступлений. Правовой текст хотя имеет своего "автора", "творца", но подчиняется и своим внутренним закономерностям. На эти закономерности и предлагает обратить внимание аналитическая философия права. При этом учет специфики категорий общего, особенного и единичного в русле, задаваемом этой философией права, т.е. с языковой стороны, позволит приблизить уголовно-правовые предписания к выполнению требований их определенности, понятности и доступности адресату. Но даже если законодатель не учитывает специфику общего, особенного и единичного, она все равно находит свое проявление в правопрмменительной практике. Некоторые явные дефекты исправляет Конституционны Суд РФ (признание неконституционной ст. 159.4 УК РФ, например), некоторые корректируются Пленумом Верховного Суда РФ (непризнание спонсорской помощи, не предполагающей личное обогащение, получением взятки, например), некоторые толкуются по принципу "и так тоже может быть" (ст. 159.6 УК РФ, например). Уголовное право, как и всякий инструмент юридического упорядочения социальной реальности оценивается по его функционированию. Следует, однако, помнить, что явное отсутпление от фундаментальных закономерностей в конце концов приводит к дисфункции отдельных законодательных предписаний.