Рус Eng Cn Translate this page:
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Library
Your profile

Back to contents

National Security
Reference:

Verbal symbolic structure of official national security discourse in Russia during 2009-2019

Nikolaev Il'ya Viktorovich

Educator, the department of Foreign History and International Relations, Southern Federal University

344082, Russia, Rostovskaya oblast', g. Rostov-Na-Donu, ul. Bol'shaya Sadovaya, 33, of. 207

nikolaev_polit@mail.ru
Other publications by this author
 

 

DOI:

10.7256/2454-0668.2019.6.31880

Received:

24-12-2019


Published:

31-12-2019


Abstract: The object of this research is the verbal symbolic structures of official national security discourse in Russia, constructed in the national security strategies of 2009 and 2015, as well as in Russian presidential addresses to the Federal Council during 2009-2019. The subject of this research is the transformation of the semantic content and semiotic ties of the basic concepts determined in the Strategies in the context of presidential addresses as part of the discourse. Special attention is paid to the changes of the key concept of “security”. The goal of this research is to determine the level of correspondence of the verbal symbolic structure of the official presidential security discourse with the ones mentioned earlier in the Strategies, as well as determine the possibilities of conjuncture transformation of the verbal security symbols. The main result of the research consists in the confirmed fact of conjuncture transformation of the discourse of national security in presidential addresses to the Federal Council. A claim is made that during 2009-2012 the discourse of authority regarding security corresponded with the verbal symbolic structure stated in the National Security Strategy of 2009. From 2012, there is a visible transformation of interpretation of security, expressed in endowing it with geopolitical sense instead of social and economic.


Keywords:

national security, national security strategy, verbal political symbol, verbal-symbolic structure, discourse of security, presidential messages, Russia, transformation, content analysis, political conjuncture

This article written in Russian. You can find original text of the article here .

Национальная безопасность — категория столь же противоречивая и многогранная, как и любое понятие, бытующее в политическом дискурсе. Несмотря на то, что в государственных концепциях и стратегиях национальной безопасности подчеркивается принадлежность этих документов к правовому полю, их содержание не может быть исключено из политической коммуникации ввиду его инструментальности и значимости для конструирования политического пространства и политических мифов, обеспечивающих стабильное идеологическое развитие общества.

Длительное время в политологии и теории международных отношений концепт безопасности не был объектом научного исследования. Фокус внимания ученых был направлен на условия поддержания или создания безопасности для государства, личности, этнической группы или международной организации [5, с. 111]. Однако формулировка концепта «безопасность» не подвергалась внутренней критике и оставалась неизменной в течение всего XX столетия. Безопасность понималась в самом широком смысле как отсутствие угроз ранее накопленным ценностям, как «диалектическое взаимодействие и противоборство» [14, с. 172] интересов и вызовов. Ситуация в сфере концептуального осмысления безопасности изменилась в 1997 году с публикацией работы Дэвида Болдвина «Концепт безопасности», где им была предложена иная версия формулировки определения — «низкий уровень вероятности вреда приобретенным ценностям» [15, p. 13]. Это незначительное изменение порождает целый комплекс коннотаций, требующих уточнения: как должна быть выстроена деятельность субъекта по достижению низкого уровня вероятности вреда, что является ценностями, кто должен достигать эту цель? Трансформации теоретического подхода вызывают интерес к семантике и прагматике концепта безопасность, ведущего за собой шлейф смыслов и ассоциативных связей.

Исследования, направленные на выявление принципов сохранения ценностей, снижения потенциальных и реальных угроз, никогда не перестанут быть актуальными. Однако в современном политическом пространстве, испытывающем влияние информационного общества, дискурс безопасности выступает инструментом в руках элит во внутренней и внешней политической деятельности. «”Безопасность”, может исследоваться лишь в терминах их использования и понимания в рамках семантических систем конкретных естественных языков и когнитивных процессов, с которыми данная система соотносится» [11, с. 121]. Языковые стратегии использования дискурса безопасности определяются субъектами в соответствии с политической конъюнктурой. Акторы конструируют собственное видение как угроз, так и способов их преодоления.

Конъюнктурной трансформации подвергается не только концептуальное содержание безопасности. Официальный дискурс, следуя «временно-официальным идеологиям» [4, с. 154], изменяет семантическое содержание всего спектра используемых лексем с помощью их переосмысления и переозначивания во вновь создаваемых текстах (стратегиях, законах, посланиях, выступлениях и т. д.). Этот процесс неумолимо ведет к трансформации тезауруса — вербально-символической структуры политического дискурса о безопасности. Под вербальными политическими символами в данном исследовании понимаются подверженные конъюнктурным смысловым изменениям лексические единицы, которые были поглощены политическим дискурсом, в результате чего утратили свой изначальный смысл на уровне массового восприятия и имеют «внешне нейтральное наполнение, с одной стороны, и аксиологически мотивированное содержание — с другой» [6, с. 67]. К суггестивным свойствам вербальных политических символов следует относить их семантическую гибкость, связь с политической конъюнктурой и историко-культурными мифами, а также интенсивность использования в общественно-политической коммуникации.

Для анализа трансформации дискурса безопасности в современной России избран метод качественного контент-анализа основных источников — Стратегий национальной безопасности России и посланий президента России Федеральному Собранию, на предмет не только частотности использования вербальных символов, но и сети их семантических связей. Обработка первичных данных осуществлялась с помощью программы TextAnalist. В качестве ключевых вербальных символов текста были приняты лексемы, значимость семантических связей которых получила в программе более 95 баллов. Интенсивность использования единиц анализа выражена относительными числами – количеством употреблений на одну тысячу слов.

Хронологические границы исследования (2009–2019) обусловлены датой создания первой в нашей стране Стратегии национальной безопасности, а также сроками выполнения обязанностей главы государства Д.А. Медведевым и В.В. Путиным. Это позволит увидеть, насколько влиятелен личностный фактор в процессе трансформации дискурса безопасности. Анализу подвергнуты полнотекстовые версии Стратегии национальной безопасности до 2020 года (2009), Стратегии национальной безопасности до 2030 года (2015), а также послания президента России Федеральному Собранию 2009-2019 гг.

В тексте статьи будут представлены результаты исследования вербально-символических структур стратегий национальной безопасности 2009 и 2015 гг., которые ввиду концептуальности и узкой тематической специализации приняты эталонным образцом: документы подобного типа создаются с целью конструирования идей и трактовок, предназначенных для дальнейшего использования в политическом пространстве. Далее в статье проводится сравнительный анализ вербально-символических структур Стратегии 2009 г. и выборки текстов посланий президента 2009-2015 гг., а также Стратегии 2015 г. и выборки текстов посланий президента 2016–2019 гг.

Вербально-символические структуры Стратегий национальной безопасности

Несмотря на то, что стратегии национальной безопасности являются основополагающим документом, М. П. Комаров отмечает глубокие логические и грамматические противоречия в формулировках основных концептов и идей Стратегии 2009 г. Исследователь отмечает принципиальное разночтение в понимании субъектов и реципиентов безопасности — личность, общество, государство [3, с. 13]. Национальные интересы приписаны только государству. Оно же указывается в качестве реципиента безопасности, на ряду с личностью и обществом, наличие собственных интересов которых не констатируется. В Стратегии 2009 г. эклектичность понятия «национальная безопасность» подкрепляется слиянием с «устойчивым развитием», что порождает ряд дополнительных когнитивных проблем [3, с. 13], вытекающих из разнонаправленности двух категорий. Безопасность понимается как состояние защищенности, т. е. отсутствие реальных или предполагаемых угроз человеку, обществу или государству в данный момент, в то время как устойчивое развитие предлагает перспективный взгляд в будущее. Противоречие возникает между констатацией факта настоящего уровня безопасности (и возможными его версиями развития в будущем) и широким взглядом на развитие России в целом, предполагающее учет факторов, выходящих за рамки вопросов безопасности. Стратегия 2015 года вообще уличена М. П. Комаровым в несоответствии ранее принятому законодательству страны, в частности федеральному закону «О стратегическом планировании», в котором отсутствует категория «устойчивое развитие страны», включенное в стратегию национальной безопасности [3, с. 16]. Однако в данном исследовании нас интересует не столько формально-логическое изложение концепции национальной безопасности, сколько лексическая ее сторона. Специфика подбора и взаимосвязей вербальных политических символов в текстах Стратегий демонстрируют политические интенции государственного субъекта, инициировавшего и принявшего эти документы.

Вербально-символические структуры Стратегий 2009 и 2015 годов имеют общие основания и общую природу. Среди прочего обратим внимание на доминирование в текстах слов-символов, номинирующих государственных субъектов («Российская Федерация», «Россия», «государственная власть», «орган государственной власти», «государство» и т. п.), оценка значимости которых превышает 98 баллов по результатам исследования. Государство выступает ключевым актором в сфере безопасности, ее гарантом и источником. Этатистский подход возвращает тексты стратегий к традиционной теории безопасности, что объяснимо, учитывая догоняющий характер российской политической и правовой мысли. Однако говорить о полной ответственности государства за безопасность общества и личности не стоит, так как второй по значимости группой вербальных символов является терминологический аппарат неполитических субъектов («гражданское общество», «институты гражданского общества», «гражданин», «органы местного самоуправления» и т. п.). Оба текста акцентируют внимание на необходимости взаимодействия государственных и негосударственных субъектов. Этот факт не противоречит, а скорее подтверждает представление составителей текстов о главенствующей роли государства в обеспечении как внешней, так и внутренней безопасности. Государство выступает инициатором и организатором широкого общественного партнерства по достижению совместной безопасности, взяв на себя создание правовых и политических условий для достижения этой цели.

Следует констатировать факт, что паритет между государственным и негосударственным сектором обеспечения безопасности отсутствует в двух текстах стратегии – суммарный вес семантических связей первого значительно превышает вес связей второго. Однако, примечательно, что «местное самоуправление» в тексте 2009 года статистически незначима, в то время как в 2015 году имеет одно из самых высоких показателей и попадает в категорию ключевых символов. Несмотря на то, что дискурсивная политика Д.А. Медведева отличается наличием либеральных символов [2, с. 84], стратегия национальной безопасности, подготовленная и утвержденная в период его президентства, не отразила этих веяний. Документ 2015 года в этом смысле противоречит общей языковой политике В.В. Путина, направленной на укрепление государственной власти и авторитета лидера. Вероятно, причины этого противоречия кроются в стремлении диверсифицировать ответственность за поддержание безопасности государства, общества и личности, распределив ее на всех субъектов.

Выделим также ряд ключевых вербальных символов, являющихся концептуальными элементами стратегий 2009 и 2015 годов. Общим для двух текстов выступают социально-экономические слова-символы, демонстрирующие связь безопасности России с общим уровнем благосостояния граждан, экономической стабильностью и независимостью. Не менее примечательным выступает и общность направления деятельности, выраженные такими модальностями как «повышение» и «укрепление». Субъекты нацелены не на снижение влияния негативных факторов, а на активизацию позитивных, противодействующих угрозам безопасности. Оба текста акцентируют внимание на территориальной целостности государства, подчеркивая ключевое стратегическое преимущество России, одновременно выступающее и одной из уязвимых точек.

Особенностями текста Стратегии 2009 года следует обозначить присутствие в числе ключевых вербальных символов концепта «оборона» (99 баллов), создающего воинственный образ России. В тексте подчеркивается потребность укрепления национальной обороны и готовность противостоять потенциальному врагу. В Стратегии 2015 года концепт «оборона» перестает быть ключевым, а вес его семантических связей значительно снижается, что говорит о переориентации документа с военно-стратегического направления на вопросы общей безопасности и устойчивого развития страны. Первая редакция Стратегии демонстрирует особое внимание к конституционности как политической категории. Конституция «является юридически узаконенным равновесием интересов всех социальных групп общества, мерой достигнутого в обществе и государстве баланса между властью и свободой» [7, с. 34]. Примечательно, что актуализация «конституции» совпала с прошедшими накануне изменениями Основного закона Российской Федерации по увеличению сроков полномочий президента и Государственной Думы. Актуальность этого концепта зафиксировала реакцию на политическую конъюнктуру, в связи с чем в Стратегии 2015 года конституционность и конституция не имеют значимых семантических связей.

Однако документ 2015 года, описывающий стратегические планы государства в сфере безопасности до 2030 года, обладает еще более заметными особенностями. Так в дискурс безопасности были вовлечены такие вербальные символы как «духовность», «нравственность», «культура», «ценность», «традиция» (оценка значимости всех лексем – 99 баллов). Государство в лице президента связало уровень нравственного развития населения с условиями обеспечения безопасности личности, общества и самого себя. Государственный субъект пользуясь доминантным положением в системе национальной безопасности готов возглавить организацию «системы защиты общественного сознания граждан России как объекта деструктивного воздействия с применением средств и методов информационно-психологической войны со стороны потенциальных противников России» [13, с. 54]. К традиционным российским духовно-нравственным ценностям, по версии стратегии, относятся: «приоритет духовного над материальным, защита человеческой жизни, прав и свобод человека, семья, созидательный труд, служение Отечеству, нормы морали и нравственности, гуманизм, милосердие, справедливость, взаимопомощь, коллективизм, историческое единство народов России, преемственность истории нашей Родины» [12]. Обращение к традициям и истории обусловлено кризисом идентичности и дефицитом духовных ценностей, место которых заняли принципы рыночной экономики и эффективного менеджмента [10, с. 188]. Дискурсивная практика обращения к истории, традициям и духовности возникла в период третьего президентского срока В.В. Путина и продолжается по сей день.

Дискурс безопасности в посланиях президента России Федеральному Собранию

Послания президента Федеральному Собранию являются квинтэссенцией официального политического дискурса власти. Декларация планируемых достижений и заявление новых стратегических целей совмещаются в этих документах с отчетом и подведением основных итогов предыдущего периода. Однако сложность работы с посланиями президента в процессе изучения официального дискурса безопасности заключается в том, что их содержание затрагивает целый комплекс проблем. Основной задачей нашего исследования стало выявление семантических связей концепта «безопасность» в каждом из текстов. Предварительно выборка документов была разбита на две группы в соответствии с периодами действия Стратегии национальной безопасности 2009 г. и ее обновленной версии 2015 г.

2009–2015. Период с 2009 по 2015 г. следует разделять на два отрезка, специфика которых заключается в степени соответствия вербально-символической структуре дискурса безопасности, заложенной в Стратегии 2009 года. Так, с 2009 по 2012 г. послания президента в целом соответствуют логике понимания безопасности, сформулированного в Стратегии. Вербальный символ «безопасность» используется в среднем от 0,65 до 1,38 раз на 1000 слов. Это низкие показатели, учитывая тот факт, что значимость семантических связей оценивается менее 70 баллов. Последняя закономерность не действует только в 2011 году: послание Д.А. Медведева подняло такие проблемы, как «договор СНВ», «безопасность граждан», «международная безопасность» и т. д. В целом, на этом отрезке времени в посланиях присутствуют семантические связи концепта «безопасность», соответствующие той вербально-символической структуре, которая была выявлена в Стратегии 2009 г. В дискурс безопасности вовлечены социальные (детские сады, безопасность на дорогах, медицинские проблемы, безопасность труда и т. п.), экономические (технологическая модернизация, диверсификация экономики, стабильность экономического развития и т. п.), оборонные (техническое обеспечение, социальная поддержка военных, боеспособность) и международные аспекты (мировой терроризм, договор о наступательных вооружениях, международная безопасность и т. п.).

Однако с 2013 по 2015 г. наблюдается деградация и конъюнктурная изменчивость трактовки безопасности в посланиях, что приводит к нивелированию ценности стратегического планирования в этой сфере. В послании 2013 года президент В.В. Путин всего 5 раз произносит термин «безопасность», однако семантически связывает с ним крупные тематические блоки – ядерная, совместная, военная безопасность, а также отношения с международными организациями. Связанные вербальные символы демонстрируют изменение содержания «безопасности» — фокус сместился в сторону глобальных геополитических угроз и вызовов. Послание 2014 года продолжает эту тенденцию, однако сохраняет элементы других видов безопасности. В частности, в связанные символы попали «здоровье нации», «коррупция» и т. п. Президент, озвучивая национальные приоритеты, упоминает следующие: «здоровая семья и здоровая нация, переданные нам предками традиционные ценности в сочетании с устремленностью в будущее, стабильность как условие развития и прогресса, уважение к другим народам и государствам при гарантированном обеспечении безопасности России и отстаивание ее законных интересов» [9]. Наконец, в 2015 году концепт «безопасность» окончательно превращается в «символический эрзац» [См.: 8]. Практически отсутствуя в вербализованном виде в тексте послания (2 употребления на 6,6 тысяч слов), этот символ находится в семантических связях с разнонаправленными ситуативными темами (от антироссийских санкций и мирового терроризма до сирийского конфликта).

2016–2019. Через год после принятия новой Стратегии национальной безопасности 31 декабря 2015 года президент В.В. Путин произносит послание Федеральному собранию, в котором демонстративно избегает интерпретации нового стратегического документа и проблем, которые он затрагивает. Концепт безопасности в послании 2016 года встречается только 4 раза (0,54 упоминания на 1000 слов), другие вербальные символы, выделенные в Стратегии национальной безопасности, также не получили отражение в президентском обращении. Социально-экономические и культурные вопросы, хоть и присутствуют в документе, но не имеют связи с вопросами безопасности.

В послании 2018 года, произнесенном В.В. Путиным накануне президентских выборов, концепт «безопасность» оказывается незначимым с точки зрения частотности использования (1 слово на 1000 слов). Однако вопросы безопасности активно рассматриваются, подтверждается это возникновением таких вербальных символов в списке наиболее значимых семантических связей, как «оружие», «ядерное оружие», «гиперзвук», «крылатые и межконтинентальные ракеты», «мощность», «оборона», «ПРО», «подводные лодки», «США». Набор вербальных символов демонстрирует уклонение от стратегической цели общей безопасности, демонстрируя устремления к безопасности государства на мировой арене. Социально-экономический аспект, равно как и духовно-нравственный не были привязаны к проблеме безопасности. Единственная связь экономики и проблемы безопасности прослеживается в угрозе технологического отставания, которое сулит России проблемы не столько в экономическом развитии и повышении уровня благосостояния, сколько в вопросах статусного и геополитического паритета с другими странами.

В 2019 году концепт «безопасность» продолжает рассматриваться с точки зрения геополитических угроз. Так, в послании этого года он попал на второе место по уровню значимости семантических связей при столь же низком уровне частотности — 1 использование на 1000 слов. Однако следует отметить качество этих связей — «безопасность России», «международная безопасность», «повышение безопасности», «безопасность» vs. «США», «безопасность» vs. «угрозы». С этим фактом согласуется и наличие в списке наиболее значимых вербальных символов таких категорий, как «пусковые установки», «ракеты средней дальности», «США», демонстрирующие сохранившийся принцип ассоциирования проблемы с международными отношениями. Реципиентом безопасности в данном случае выступает государство и сложившийся режим, а не личность и гражданское общество, заявленные в Стратегии национальной безопасности. Справедливости ради, следует отметить акцент на социально-экономическом развитии страны. Однако семантические связи с концептом «безопасность» в этом блоке вербальных символов не зафиксированы, что дает основания полагать, что в 2019 году официальный политический дискурс не связывает напрямую безопасность России и уровень ее социально-экономического благосостояния. Вопросы социального и экономического блока поднимаются на уровне послания президента, но выступают формой ритуальной коммуникации.

Проблема безопасности личности, общества и государства в последние годы после принятия новой стратегии трактуется конъюнктурно с ориентацией на геополитическое превосходство. Личностный уровень безопасности, а также вопрос благополучия общества в целом оказались заложниками глобальной политики.

***

Стратегии национальной безопасности 2009 г. и 2015 г. задают вербально-символическую структуру дискурса безопасности, включающую в себя разные виды таковой. Российские законодатели отошли от традиционной трактовки безопасности как геополитической категории и включили в стратегии экономическую, социальную, психологическую и другие подвиды.

Интерпретация результатов качественного контент-анализа посланий президента России Федеральному Собранию 2009-2019 гг. выявила конъюнктурные изменения вербально-символических структур дискурса безопасности. Это свидетельствует о перманентном переосмыслении базовых концептов и наполнении их смыслами, уместными в конкретных политических ситуациях. Формальное соответствие вербально-символической структуре, заявленной в Стратегии национальной безопасности, присутствовало только в посланиях президента Федеральному Собранию 2009-2012 гг. В последующие годы происходит деградация и размывание смыслов базовых категорий и трансформация концепта «безопасность» в исключительно геополитическое понятие.

References
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.