Cremation rites At Batyran III and Kuuduk III in Erkeeni Valley of the upper Lena River (XIV – XVIII centuries)

Введение. По сведениям исследователей XVII – ХVIII вв., у якутов существовали четыре способа погребения: 1) в земле (ингумация); 2) на специальных помостах арангасах (воздушное); 3) на дневной поверхности земли (наземное); 4) сожжение (кремация). К наиболее архаичным элементам погребальной практики, по всей вероятности, следует отнести обычай трупосожжения. В якутских легендах этот обряд связывается с древним племенем кыргыс: «Оказывается, во времена прибытия Омогой Бая и Эллэй Боотура, из южной страны переселилось племя «кыргыс» с лошадьми и рогатым скотом. Племя кыргыс в этой стране было очень немногочисленным. Они устраивали ысыахи. Когда у них умирал человек, то ему покрывали лицо брюшным жиром лошади, клали его в выдолбленное дерево и уносили в лес. Собравшись в лесу, устраивали ысыах, на котором, поев все кушанья, снаряжали покойника всем полагающимся и сжигали его на том месте. Это называлось у них «положили его кости». Те люди впоследствии вымерли, не оставив потомства» ^{[12, с. 94]}.

В документах XVII в. упоминается обряд трупосожжения, как весьма распространенный среди якутов обычай. Так, в рассказе якутки Мичай из Мегинской волости, датированном 1668 г., сообщается, что «извычай у них таков, чтобы убитых сжгут». Во втором документе говорится, что в 1677 г. по дороге из Тобольска в Москву умер якутский князец Нокто Никин - внук намского князца Мымака, известного по архивным документам 1630-х гг., Нокто Никин вместе с двумя другими князцами - Мазары Бозековым (Кангаласской волости) и Трех Орсукаевым (Мегинской волости), ездил в Москву с жалобой на воеводу Барнешлева. По поводу смерти Никина сообщается: «Января в 8 день сибирский якутский князь Нокто Никин умер. А после его остались люди его Курчага да Моторо. А при смерти князец Нокто Никин приказывал князцу Мазары, чтобы после его смерти по их вере тело его сожгли, а пепел бы свести к родителям его в Якуцкой...» ^{[21, с. 142]}.

Существование кремации трупа у якутов подтверждается и данными археологических исследований погребений XV-XVIII вв. в Центральной Якутии ^{[16, с. 36; 9, с. 194-196; 7]}. Два из них – Ат Быраан III и Куудук III найдены в долине Эркээни в Хангаласском улусе на одной из трех основных долин левого берега Средней Лены, которая являлась родовой территорией ведущего среди якутских кланов – хангаласского рода. Оба погребения можно отнести к так называемому биритуальному или комбинированному типу захоронений, совершенному по обряду кремации и ингумации, где кремированное погребение сопровождает ингумированное.

Целью статьи является описание и анализ ритуала кремации и предметного набора погребений XIV – XVIIIвв. Ат Быраан III и Куудук III. Кроме археологического материала в работе использованы аутентичные исторические источники, данные этнографии и фольклора, а также результаты судебно-медицинской экспертизы по костным останкам Ат Быраан III, проведенной судебно-медицинским экспертом Ю.Л. Сафронеевой в медико-криминалистическом отделении лаборатории ГБУ Судебно-медицинской экспертизы Министерства здравоохранения Республики Саха (Якутия), а также радиоуглеродного датирования, полученные в AMS-лабораториях во Франции и Японии.

Погребение Ат Быраан III. Координаты в системе WGS-84: N 61°39´15.9´´, E 129°15´44.7´´, калиброванный возраст, согласно радиоуглеродному датированию, проведенному в рамках Саха-французской экспедиции (MAFSO), 1280–1490 гг. Памятник приурочен к мысовидному участку коренной 25 – 55-метровой террасы коренного левобережья Средней Лены на участке Ат Быраан (в литературе ошибочно обозначен под названием Ат Дабаан), между двумя распадками: западным – где по направлению с севера на юг пролегает русло р. Улаах (также здесь имеется крупный водоем, называемый озером Эбэ-Кюель) и безымянным восточным, тоже бывшим когда-то в отдаленную геологическую эпоху речным руслом (рис.1) ^{[15, с. 48]}. Погребение было открыто и исследовано в 1996 г. Н. П. Прокопьевым и С. К. Колодезниковым. Полученные данные из записей полевого дневника Н. П. Прокопьева были частично опубликованы Р. И. Бравиной и В. В. Поповым ^{[9, с. 118; 6]}, а также А.Н. Прокопьевой и К. М. Яковлевой ^{[23, с. 186 – 191]}. В местности Истээх (Тюёкэй) Быраан на расстоянии 52 м к северо-западу от склона террасы, был обнаружен округлой формы холм, диаметром 4,5 – 6 м, высотой 0,4 – 1 м, составленный из плит песчаника различных размеров, пересыпанных более мелкой щебеночной фракцией. При снятии верхних плит песчаника и зачистке дерна на глубине 42 см зафиксированы следы двух параллельных ям продолговатой формы с ориентацией юго-запад – северо-восток. Такого же направления в данной местности придерживается русло р. Лены, фиксируемое визуально с вершины террасы. В одной из ям, на глубине около 50 см от дневной поверхности, обнаружены обугленные кости расчлененной туши лошади без черепа и конечностей. По всей видимости, с лошади была снята шкура с головой, конечностями и хвостом. Судя по характеру расположения костей, лошадь была разделена пополам по подреберному позвонку, после чего в яму была уложена задняя часть туши, затем непосредственно на неё - передняя часть. Справа от погребения лошади, на сравнительно небольшой глубине, найден развал берестяного туеска (рис.3, 4), внутри и возле которого обнаружены фрагменты кальцинированных костей, в том числе несколько зубов, которые участниками раскопок «определены как принадлежащие взрослому человеку». Ниже, на глубине 40–50 см от дневной поверхности, находился ящик-гроб из плах, в котором лежал костяк подростка 15–16 лет, укрытый берестяным полотнищем, сшитым из отдельных пластин, ориентированный головой на запад, с вытянутыми вдоль тела руками. При осмотре тела была зафиксирована трещина в области затылка, предположительно от удара колюще-рубящим оружием.

Рис. 1. Расположение памятников Ат Быран III и Кудук III в долине Эркээни на Средней Лене

На лобной кости черепа обнаружен диск туосахта – нашивное украшение головного убора (рис.2, 1).Диск отлит из медесодержащего металла (s – 2 мм, d – 7 см)^[1], по двум его противоположным краям имеются парные отверстия для пришивания к головному убору. В центральной части украшения методом чеканки нанесен простой точечный рисунок. В уши продеты проволочные серьги из медного стержня в виде знака вопроса (l – 8 см, d основания – 3,1 см) (рис.2, 2). На стержень нанизаны полые, конусообразные подвески из очень тонкого металла. Данные серьги были специально «умерщвлены», т.е. сломаны, для того, что бы служить своему хозяину в другом мире. Возле шейных позвонков найдена массивная, литая из металла желтого цвета гривна кылдьыы (d обруча – ок.16,5 см) (рис.2, 3). Поверхность гривны окислилась и местами приобрела голубоватый оттенок. В сечении гривна имеет круглую форму, на концах квадратную. По основной части гривны проходит ложновитой орнамент. В центральной части гривна имеет один изгиб, концы изделия загнуты. В эти концы вставляли кожаные или ровдужные ремешки для завязывания изделия. В области груди находились пастовые бусы синего, белого и черного цвета.

Рис. 2. Металлические украшения из захоронения Ат Быран III: 1 – диск туосахта; 2 – серьги; 3 – гривна

В состав сопроводительного инвентаря входили: у левой ноги костяка – развал длинноклинкового оружия острием вниз, лезвием наружу (рис 3, 1); справа от костяка – фрагменты лука с берестяной обкладкой, остатки колчана из бересты с геометрическим узором, 1 железный (рис 3, 2) и 7 костяных наконечников стрел (рис 3, 3).

Рис. 3. Сопроводительный инвентарь захоронения Ат Быран III: 1 – меч кылыс; 2 – железный наконечник стрелы; 3 – костяные наконечники стрел; 4 – фрагмент берестяного туеса

Длинноклинковое оружие, по всей видимости, представляет собой однолезвийный якутский меч – кылыс. Полоса клинка, вследствие сильной коррозии, фрагментирована, однако можно установить размеры сохранившейся части: l – 81,5 см, b – 3,8 см, s – 0,9 см. Специализированное боевое оружие не характерно для сопроводительного инвентаря якутских захоронений, что указывает на статусность и исключительность памятника Ат Быраан III. Железный наконечник черешковый, долотовидной формы. Костяные наконечники представлены семью образцами 2 типов: 6 наконечников черешковые, с удлиненным трехгранным в сечении пером, уплощаются к хвостовику; 1 наконечник втульчатый, полый, нижняя половина имеет четыре длинных продольных выступа.

Среди кальцинированных мелких осколков костей, помещенных в туесок, присутствуют шесть крупных фрагментов костей длиной от 4 до 16,4 см. По данным судебно-медицинской экспертизы, представленные шесть фрагментов, по своим анатомо-морфологическим признакам, относятся к трубчатым костям. Они белесовато-серого и серо-черного цвета, сухие, легкие, легко крошатся при прикосновении, без маслянистого отлива, компактный слой шероховатый. Фрагмент № 1 – самый крупный (l – 164 мм, b –16 мм) имеет удлиненную, трехгранную форму с четкими краями, один из концов - овальный, утолщенный (эпифиз), с суставной поверхностью и отростком, похожим на медиальную лодыжку большеберцовой кости человека. В области эпифиза определяются частичные сколы компактного вещества с обнажением ryбчатого вещества. Противоположный конец кости неровный, зубчатый, со сколом компактного слоя. Эпифиз у длинного конца отсутствует. Вся поверхность представленных фрагментов имеет множество линейных, поверхностных трещин, концы некоторых костей неровные, зубчатые. Все фрагменты подвергались воздействию высокой температуры. На фрагментах №№ 2, 4, 6 имеются следы, похожие на повреждения, нанесенные рубящим предметом (топор, тесак, колюще-рубящее оружие).Определить более точно механизм образования повреждений не представляется возможным, в связи с выраженным действием высоких температур. Можно предположить, что при отборе костей из погребального костра крупные кости могли преднамеренно измельчить для того, чтобы они поместились в сосуд.

Общий вес костей – 178 г. Подсчитано, что при кремации полностью сгорает примерно 15 % костной ткани. Средний вес кремированных останков взрослого человека составляет 1 919 г. При этом на мужчин в среднем приходится 2 288 г (диапазон от 1 534 до 3 605 г), на женщин – в среднем 1 550 г (диапазон от 952 до 2 278 г) ^{[19, с. 136]}. Вероятно основные «потери» кальцинированной костной массы произошли при сборе останков с места сожжения и переносе их в туесок.

Погребение Куудук III открыто и исследовано в 2016 г. археологической экспедицией ИГИиПМНС СО РАН под руководством Р. И. Бравиной. Объект (координаты в системе WGS-84 – N 61°38´12.0´´, E 129°15´80´´) был расположен на трехметровой террасе в местности Куудук III, расположенной в 2 км от с. Улах-Ан, в 1500 м от подножия сопки Ат Быраан. Параллельно месторасположению памятника пролегает асфальтовая автодорога 98к-003 г. Якутск – г. Покровск.

Рис. 4. План захоронения Кудук III

Погребение на дневной поверхности обозначалось западиной вытянутой формы. После снятия дерна и слоя светло-коричневой супеси, на уровне 12 – 15 см от дневной поверхности были зафиксированы следы кострища в виде мощного прокала ярко-красного цвета с содержанием древесных углей и недогоревшей древесины (рис. 4). На западной стороне прокала находились пережженные и раздробленные на мелкие фрагменты кости черепа (рис. 5). Обожженные кости предплечья и правой руки, фрагменты позвонков и ребер находились в анатомическом порядке, остальные кости – фаланги пальцев, длинные кости рук и ног, фрагменты позвонков и ребер, а также отдельные зубы – разбросаны на разном уровне по всему периметру раскопа (рис. 6).

Рис. 5. Кремированные фрагменты черепа в Кудук III

В земляном заполнении могилы найдены мелкие фрагменты обработанной кожи, видимо от одежды, металлическое украшение в стиле парных конских голов (рис. 7, 2), бисер и четыре проволочные серьги в виде знака вопроса с нанизанными округлыми уплощенными бусинами белого и черного цвета (рис. 7, 1). Серьга №1 изготовлена из металлического стержня, имеет шесть бусин белого и одну бусину черного цвета. Серьги № 2 – 4 имеют по шесть бусин белого цвета каждая (l серег – 7,1 – 8,0 см, d колец – 1,9 – 2,5 см, d бусин – 0,9 – 1,1 см). На стержнях из металла просматриваются слабо выраженные грани. Примечательно плоское кольцо-подвеска с парным стилизованным изображением двух конских голов. Изделие литое, изготовлено из медного сплава (l – 4,5 см, b – 2,6 см, внешний d кольца 2,6 см, внутренний d кольца 2,2 см). Подобные подвески характерны для ювелирного комплекса якутских захоронений XVII – XVIII вв. Некоторые типы подвесок-коньков имеют аналоги в древностях Хакасско-Минусинской котловины, так, медно-бронзовые амулеты обнаруживают близкое сходство с тагарскими и таштыкскими образцами ^{[1, с. 99]}.

Рис. 6. Общий вид захоронения Кудук III с юго-восточной стороны

Вещи не имели следов пребывания в огне. В 40 см ниже кострища находился ящик-гроб из плах, имеющий в изножье с левой стороны пролом (грабительский лаз?). В гробу головой на запад, на спине покоился костяк женщины. Возле головы найдено четыре бусинных серьги в виде знака вопроса ^{[6, с. 322]}. Калиброванная дата грунтового погребения согласно радиоуглеродной датировке, проведенной методом ускорительной масс-спектрометрии в Институте акселераторных анализов в Японии (Institute of Accelerator Analysis Ltd. Kawasaki, Japan) – 1720–1820гг.

Рис. 7. Украшения из захоронения Кудук III: 1 – серьги; 2 – подвеска в стиле парных конских голов.

Судя по всему, кремация проводилась непосредственно на месте погребения. Изучение кремированных останков таштыкских памятников свидетельствует, что при сожжении многие кости скелета полностью не разрушаются. Лучше всего сохраняются кости черепа, рук и ног ^{[19, с. 136]}. В рассматриваемом нами погребении раздробленные на мелкие фрагменты кости черепа, вероятно, связаны с каким-то ритуальным действием.

Обсуждения. По ритуалу погребения памятники Ат Быраан III и Куудук III можно отнести к так называемым «девиантным» (то есть, «атипичным», «неординарным») погребениям, отличающимся от традиционных памятников рассматриваемого времени. В рамках культурно-исторического подхода, погребения, демонстрирующие очевидные отклонения от норм «обычной» формы обрядности, рассматриваются как результат смены системы верований, свидетельства прихода (или влияния) инокультурной группы населения, или, в случае очевидной негативной коннотации, как жертвоприношения или захоронения «зависимых» людей или рабов ^{[5, с. 13–14]}.

Последняя из версий может быть применима к погребению Ат Быраан III. Сопровождающее погребенного подростка ритуальное захоронение коня и украшения (солярный круг туосахта, гривна, серьги), носящие, вероятно, социально-знаковую функцию, можно рассматривать как косвенное свидетельство его принадлежности к родовой знати. Традиция ношения серег якутскими мужчинами прослеживается в фольклорных и этнографических материалах. В эпосе олонхо «Кюлэр Чююччюк богатырь, носящий золотую кольцеобразную серьгу размером с озеро», золотая серьга героя является отличительным знаком его доблести и высокой миссии защитника племени ураанхай саха. По этнографическим сведениям, серьги носили мужчины только из знатных семей, что «простым людям не полагалось» ^{[7, с. 102]}.Традиция ношения серег мужчинами уходит своими корнями в мир древних кочевников Центральной Азии и Южной Сибири. Кыргызы, как женщины, так и мужчины, носили серьги. Их по одному экземпляру находят в Туве в мужских (юношеских) погребениях кыргызов, где сопровождающий комплекс вещей соответствует второй половине IX – X в. ^{[17, с. 139]}. Ношение серьги мужчинами отмечалось вплоть до этнографической современности у многих сибирских народов, в том числе и хакасов, которые носили серьги ызырга (ср. якут. ытарга)в мочке одного уха ^{[22, с. 70]}. Гривна у якутов в древности также была символом мужской силы и храбрости, что отчасти подтверждается наличием такого массивного изделия с петлеобразными изгибами в погребении известного по преданиям воина-богатыря и родоначальника Суор Бугдука, жившего на рубеже XVI - XVII вв. ^{[10, с. 71]}. Кальцинированные кости в туесе могли принадлежать слуге, посмертно сопровождающего своего знатного господина в иной мир, так как, согласно материалам Второй Камчатской экспедиции, в прежние времена среди слуг якутской знати бытовал обычай сжигать себя на костре после смерти хозяев ^{[31, с. 163]}, или виновнику смерти юноши, убитому в отместку, а затем кремированного, согласно якутскому обычаю сжигать убитых. Внимание привлекает и такая деталь в сопогребении лошади как отсутствие ее шкуры с конечностями и черепом, что заставляет вспомнить описание П. Карпини о погребальном обряде команов-половцев: «...а другого коня съедают и набивают кожу соломой и ставят ее повыше на двух или четырех деревяшках ... а кости того коня ... они сжигают...» ^{[14, с. 32]}.

Намного сложнее представляется содержание обряда кремации погребения Куудук III, датируемого XVIII в., когда с распространением христианства в традиционной культуре народов Северо-Востока Азии происходили переломные исторические трансформации, что в свою очередь получило отражение в вариативности ритуальных погребальных сценариев. Так, Якутская комиссия по переобложении ясаком, отмечала, что якуты мертвых «по своему зловерию кладут на столбы, сделавши помосты”, и указала, “чтоб впредь мертвые тела загребали” ^{[13, с. 13]}. В этом случае, погребение Куудук III может быть вторичным, когда после разрушения или же «искоренения» арангаса, останки умершей кремировали. При этом, возможно, местом кремации выбрали могилу женщины, состоявшей с ней в каких-то родственных отношениях – тем более до этнографической современности якуты практиковали обычай подзахоронения младенцев в могилы старших родственников ^{[9, рис. 55]}.

Сочетание разнохарактерных явлений в погребении Куудук III также можно связывать с обстоятельствами жизни и/или смерти кремированной. Наличие «грабительского» лаза в виде прорубленной крышки в задней (восточной) части гроба, где в якутских могилах традиционно помещаются наиболее ценные предметы сопроводительного инвентаря, позволяют выдвинуть версию об ограблении могилы. Подобные единичные случаи зафиксированы в исторических документах ^{[8, с. 91]}. Женщина, останки которой подверглись кремации, могла быть замешана в ограблении и преждевременно скончалась (убийство, самоубийство, несчастный случай). По фольклорным данным, тела виновных в преступлении, согласно кровной мести, иногда сжигали. В текстах якутских проклятий кырыыс часто присутствовала речевая формула «кюлгюн буккуйуом» (букв. «смешаю твою золу») со значением «уничтожение врага».

Частичным подтверждением такой версии может служить раздробление черепа умершей. Схожий обряд зафиксирован в одном из погребений курганного могильника Барклай в среднем течении р. Чая, левого притока р. Обь. Погребение, совершенное по способу полной кремации на месте захоронения, датируется XVI – XVII вв. и относится к культуре селькупов. Расположение отдельных костей и инвентаря показало, что изначальная ориентация погребенного головой на юго-запад не нарушена. Но, при этом череп оказался раздавлен, частично сгорел, на месте сохранились лишь отдельные фрагменты черепной коробки. В фольклоре селькупов встречаются упоминания о существовании в старину обычая расчленения умерших. После кончины у шаманов и людей, погибших насильственной смертью, отделяли головы, сжигали или варили их в котлах, а затем закапывали в землю отдельно от тела ^{[11, с. 362 – 364]}. В Западной Сибири обряд кремации прослеживается в курганах X – XIII вв. Среднего Причулымья. Их предметный комплекс, в сочетании с обрядом трупосожжения, соотносится с культурой кыргызов ^{[4, с. 140 – 141]}.

Сочетание трупоположения и трупосожжения, береста в виде «саванов» для погребенных, трупоположение с конем были присущи и для погребального обряда североалтайского варианта сросткинской культуры IX – X вв., в формировании которого сыграли большую роль традиции верхнеобской культуры ^{[25, с. 293]}. Можно добавить, что у алтайцев, как и селькупов, отмечено и негативное отношение к трупосожжению, в завуалированном виде оно проявлялось в сожжении костей умершего, в могиле которого, поселился «куремса» – злой дух ^{[20, с. 261]}. Отрицательное отношение к обряду кремации отмечается и у якутов. В этнографической записи «Трупосожжение шамана», сделанной А.А. Саввиным в 1940 г. в Верхоянском улусе, говорится, что в 1937 г. в Энгинском наслеге практикующий шаман по имени Чаhы обратился к председателю сельсовета с просьбой кремировать его тело после смерти согласно древнему обычаю. В противном случае он превратится в злого духа юёр, что повлечет всевозможные беды и несчастья для сородичей. Напуганные жители наслега совершили обряд трупосожжения, как велел шаман ^{[6,с. 324]}.

Показательно, что в якутском языке название могилы обозначается как киси унгуога (человеческие кости), что аналогично хакасскому, шорскому, алтайскому, тувинскому сёёк - кость, останки, труп, могила - от тюрк. сёнгюк ^{[2, с.149]}. Надмогильное сооружение якуты называли киси унгуогун эргитиитэ (букв. окружение/ограждение человеческих костей). Кроме того, якуты в риторической речи используют выражение «кёмюс унгуогун кётёгёр» – серебряные кости поднимать, т.е. хоронить, что сходно с хакасским выражением сёёкти кёдириргэ - кости поднимать, т.е. вынести покойника для погребения [там же]. Согласно фольклорной записи А.А. Саввина, якуты в древности после кремации трупа черного шамана, оставшиеся кости заворачивали в ровдугу, и хоронили на помосте арангас ^[24]. Подобный способ погребения – сочетание кремации с последующим воздушным захоронением останков – бытовало у южных алтайцев: «Тело со всех сторон обкладывали дровами, затем старший из присутствующих разжигал костер с четырех сторон (по сторонам света). Останки покойного складывали в войлочный мешок и подвешивали на дерево, после чего это место покидали. Такой способ захоронения назывался кижиний согин отко ёртёр»^{[20, с. 262]}.

Примечательно, что в якутских легендах обряд трупосожжения связывается с древним племенем кыргыс, название которого созвучно этнониму енисейских кыргызов, главной этнодифференцирующей особенностью погребений которых считается устойчивый обряд трупосожжения, наследуемый от таштыкской культуры, и сохраняется затем на всём протяжении их существования.

Погребение Ат Быраан III, как по оформлению погребального сооружения, так и обряду захоронения, проявляет ряд черт, схожих с погребениями культуры чаа-тас (VI – середина IX вв.), носители которой после кремации хоронили пережженые кости сородичей в берестяных или керамических сосудах. Рядовые погребения совершались в грунтовых ямах под насыпями небольших каменных курганчиков округлой формы, диаметром 1 – 6 м и высотой 0,1 – 0,5 м. Детей и подростков кыргызы, в отличие от взрослых, хоронили по обряду ингумации в могильных ямах, перекрытых плитами песчаника. В качестве сопроводительной мясной пищи в могилы клали передние и задние части домашних животных ^{[30, с. 47]}. В XI – XII вв. погребения, генетически связынные с предыдущей археологической культурой, совершаются на уровне древней поверхности непосредственно под курганной насыпью, причём вещи, находящиеся под последней, часто разбросаны по широкой площади вместе с угольками, кусочками кальцинированных костей и каплями расплавленного металла ^{[28, с. 259-260]}, что отдаленно напоминает ритуальное оформление погребения Куудук III.

Исследователи отмечают, что некоторые виды изделий кулун-атахской культуры XIV – XVI вв. на Средней Лене (пряжки с фигурной орнаментированной рамкой, круглые бляхи-фалары со сквозными отверстиями по краю, металлические обкладки седел) напоминают изделия аскизской культуры енисейских кыргызов XI – XIII вв. Д. Г. Савинов считает, что эти элементы вместе с кыпчакскими (серьги в виде «знака вопроса», гривны - витые и с петлевидными изгибами, ажурные подвесные и накладные украшения), инкорпорировались в один культурный комплекс еще на территории Прибайкалья в XI –XII вв. ^{[26, с. 77-78]}. Вместе с тем, весьма примечательной представляется бронзовая фигурная подвеска с небольшой сердцевидной прорезью в центре и округлой ножкой, найденная на стоянке Усть-Тимптон I на р. Алдан. В I слое вышеуказанной стоянки, датируемом IX – X вв. н.э., также был обнаружен трехлопастный наконечник стрелы ^{[29, с. 197-198]}. Определенный интерес также вызывает иконография якутских перстней-печаток из якутских погребений XVII – XVIII вв., в которой присутствуют мотивы и символы, характерные для так называемого «степного орнаментализма»: «корона», «пламенеющий жемчуг», «перевязанная пальметта» и «цветок смоквы» ^{[18, с. 46]}.Согласно Д. Г. Савинову, эти предметы и орнаментальные мотивы, наряду с обрядом трупосожжения, являются одними из опорных при определении памятников енисейских кыргызов и в других районах их расселения в IX – X вв. ^{[27, с. 91]}.

По мнению И.В. Асеева, в Шишкинских писаницах некоторые изображения лошадей по манере нанесения рисунка напоминают лошадь под всадником из Сулекской писаницы: грива коней подстрижена тремя зубцами, оба всадника закованы в кольчугу или броню, на головах островерхие шлемы. Исходя из своих наблюдений, он приходит к выводу, что кыргызского всадника на первом камне Шишкинских скал изобразила рука кыргызского художника, волей судьбы оказавшегося на Лене ^{[3, с.176]}. То, что какая-то часть енисейских кыргызов достигла берегов р. Лены – одной из главных водных артерий Восточной Сибири и со временем вошла в состав формировавшегося якутского народа, о чем частично свидетельствуют этнонимы якутских родов кыргыдай и кыргыс в Вилюйском и Кобяйском улусах, кажется нам вполне допустимым. Во всяком случае, эти данные позволяют говорить о существовании прямых этнокультурных контактов между племенами Якутии и Южной и Западной Сибири в конце I тыс. н.э.

Заключение. Погребения Ат Быраан III и Куудук III ввиду атипичности обряда захоронения занимают особое место среди позднесредневековых погребальных памятников якутов.

Круг интерпретаций ритуального содержания изученных погребений может быть достаточно широк и находит параллели в погребальных традициях енисейских кыргызов и народов Южной и Западной Сибири XVI – XVII вв.

Таким образом, археологический материал отражает возможное участие компонента кыргызского происхождения в этнической истории якутов, подтверждая фольклорные источники.

^[1] Обозначения: b – ширина, l – длина, d – диаметр, s – толщина