The conflicts of civilizational projects in the territory of Near East

Grachev Bogdan PhD in Politics Scientific Associate, Institute of Philosophy of the Russian Academy of Sciences 109240, Russia, g. Moscow, ul. Goncharnaya, 12, str.1 BogdanGrachev@gmail.com Other publications by this author

Напряжение, наблюдаемое сегодня в международных отношениях, находит различные пути выражения, проявляется в конфликтах самого разного уровня. Одним из наиболее актуальных и ярких примеров является торговая война между КНР и США, которая, вероятно, только будет усиливаться в среднесрочной перспективе. Однако есть регион, где большую часть новейшей истории не утихают конфликты совсем другого качества – прямые военные столкновения идут на Ближнем Востоке с прямым или косвенным участием самых различных акторов. Регион, являющийся, возможно, одним из самых сложных для анализа, стал невольным участником противостояния глобальных держав, что усугубляется каскадом внутренних противоречий.

В данной работе основной задачей является рассмотрение ключевых конфликтогенных характеристик региона через призму цивилизационного подхода. Термин «цивилизация» понимается в самом общем виде - как культурно-историческая общность, сложившаяся и существующая в определенных географических рамках. Если допустить в качестве гипотезы существование ближневосточной цивилизации, то основными критериями ее выделения станут, во-первых, религия, во-вторых, общая историческая память о величии Арабского Халифата VIII-XIII в. Именно эти два фактора на протяжении последнего столетия использовались при попытке формирования цивилизационной идентичности на Ближнем Востоке (под ним в данной работе понимаются и арабские страны Северной Африки - Магриба). Какое практическое выражение получили цивилизационные проекты в регионе и к каким конфликтам привели?

Для ответа на этот вопрос, в первую очередь, необходимо обратиться к середине XX века, периоду после окончания Второй мировой войны, когда для Ближнего Востока началась новая эпоха – эпоха поиска своего места в биполярном мире. Для многих стран региона этот период характеризовался разрушением системы Сайкс-Пико (системы колониального разделения региона) и обретением формальной независимости как от западных колониалистов в лице Великобритании и Франции, так и от монархических режимов, также ассоциировавшихся с покровительством Запада.

В разное время (в 1940-1960-хх годах) монархические режимы были свергнуты в Египте, Ираке, Ливии, Йемене, прозападные правители – в Сирии и Судане, колониальные режимы – в Тунисе и Алжире. После Второй мировой войны колониальные методы управления утратили актуальность, а арабский мир, по словам Е. М. Примакова, «в целом обрел суверенитет» ^{[14, с 8]}.

Движущей силой таких стремительных изменений стала идея панарабизма, зародившаяся в начале ХХ века в условиях, когда арабский мир находился в зависимости от Османской империи, а потом от европейских держав (Великобритании и Франции). Именно к этому времени стоит отнести формирование (возрождение) национального арабского самосознания. Этот мировоззренческий феномен буквально захватил арабские страны и поднял их на восстание против гнета колониалистов. Цивилизационный конфликт этого периода представляет большой интерес, поскольку во многом сохраняет свою актуальность.

Первая линия «цивилизационного разлома» наиболее очевидна – это, собственно, противостояние западной модели и панарабской, то есть конфликт между колонизаторами и колонизированными народами. В это время население ряда стран Ближнего Востока обрело идентичность, породившую такое уникальное течение как арабский социализм. Произошло это в эпоху идеологического противостояния, когда мир был поделен на два враждующих лагеря – капиталистический и коммунистический. Поскольку колонизаторами Ближнего Востока выступали западные капиталисты, то арабский социализм был направлен именно против них и находил поддержку у советского руководства. Его подъему на арабских улицах способствовали бедственное социально-экономическое положение граждан, а также поражение арабских стран в первой войне против Израиля в 1948 году. Именно тогда арабы почувствовали большое разочарование в правящих режимах и, вместе с тем, обратили взор на идеи арабского единства и наследия Халифата.

Однако большую часть своей истории арабское общество не было однородным, что до сих пор проявляется, например, в обширном разнообразии диалектов, поэтому второй «цивилизационный разлом» наблюдался уже по линии «панарабизм – национализм». Это связано с тем, что Ближний Восток – это колыбель древнейших цивилизаций и имеет богатое историческое наследие, связное не только с арабским ренессансом. Например, Египет, тяготел и к созданию национального (Египетского) государства, поскольку в идентичности народа присутствует не только религиозный фактор, но и историческое мироощущение преемственности империи фараонов, аналогично, Ирану свойственно восприятие себя как преемника Персии, Ираку – Вавилона, Саудовская Аравия ассоциирует себя как главный хранитель исламской традиции.

Тем не менее, на тот момент, на фоне парада суверенитетов и освобождения от гнета западных стран, национальная идентификация играла меньшую роль, чем восприятие себя в классической системе «свой-чужой». «Общая формула этого процесса в те времена может быть выражена так: мусульманин-араб-иракец. Иначе говоря, вертикальная идентичность (иракец, сириец, т.д.) органично вырастала из общеисламской и общеарабской идентичности, опираясь на них как на широкую и исторически оправданную базу» - констатирует А.В. Смирнов ^{[15, c 79]}.

С культурно-цивилизационной точки зрения именно этим обусловлен успех Гамаля Абдель Насера, после Второй мировой войны пришедшего к власти в Египте в ходе революционного переворота и свержения монархии в 1952 году. Г. Насер возглавил движение за объединение арабов и установление арабского социализма в сопредельных государствах. Будучи революционером, он оказывал поддержку в осуществлении государственных переворотов и смены власти. Его примером вдохновлялись многие молодые офицеры других арабских стран. Г. Насер на долгие годы стал для арабов символом надежды на объединение и возможность проведения независимой политики.

Идеи арабского социализма, в сущности, во многом являлись противопоставлением западному капитализму, а также средством, способным помочь в преодолении экономической зависимости от колониалистов. И, несмотря на то, что арабский социализм тяготел к возглавляемому СССР социалистическому лагерю, он в то же время отвергал марксизм с его атеизмом и интернационализмом, а также выступал за частную собственность и ее наследование ^[21]. Эта новая идеология не подразумевала отказа от основ ислама, но преимущественно ограничивала его духовной сферой.

Справедливости ради стоит отметить, что далеко не все ближневосточные государства полностью оказались под влиянием идей арабского социализма. Например, элиты Саудовской являлись проводниками интересов США. Как отмечает Н. Хомский «Основным опасением было то, что националистические силы, не находящиеся под американским влиянием и контролем, могут обрести существенное влияние в нефтедобывающих районах Аравийского полуострова. Элиты Саудовской Аравии, напротив, считаются подходящими партнерами, управляющими ресурсами в соответствии с основными интересами США» ^{[20, p. 19]}.

Объединение Египта и Сирии в 1958 году в Объединенную Арабскую Республику (ОАР) было воспринято в арабском мире как начало процесса его интеграции, обретения собственного пути развития в условиях вражды двух лагерей и идеологического раскола мира. Можно констатировать, что это был первый наиболее яркий цивилизационный проект своего времени. Однако уже спустя три года арабский мир испытал разочарование, когда Сирия вышла из состава ОАР.

Однородность экономической структуры арабских государств, а также имеющиеся у них национальные различия не позволили арабскому миру собраться воедино, обнажив слабость общенациональной идентичности арабов. В дополнение к этому кончина Г. А. Насера, поражения арабов в израильских войнах 1967 и 1973 годов и стагнация в социально-экономической сфере привели, в конечном счете, к постепенному упадку идей панарабизма и арабского социализма.

Таким образом, внутри исламской цивилизации произошел раскол, соответствующий государственным границам стран Ближнего Востока. Это, однако, не означало окончательной утраты общей идентичности. Напротив, возникший после провала идей арабского социализма идеологический вакуум был заполнен социальной философией ислама. А. А. Мишучков, исследуя парадигму исламской цивилизации, отмечает следующие ее основания: «Социально-политический идеал солидарности (асбия) и справедливости (адль) человеческого теократического общества, имеющего высокую цель нравственного совершенствования человека и приближения к Богу: идея «добродетельного города», идея солидарности Ибн Хальдуна, идея договора Ибн Таймия, идея справедливости Ибн Сины, идея «тадбира» (нравственности и божественности правления) Ибн Баджжа,«идеального государства» ибн Рушда» ^{[8, c. 199]}. На фоне сохранения в арабском мире антагонизма в отношении западной цивилизации, ислам стал тем инструментом, который позволил бы достичь справедливого общества.

Данные установки, тем не менее, получали различную трактовку в разных странах Ближнего Востока. Наиболее ярким примером эффективного построения общества на основе ислама является Иран – одно из главных ближневосточных государств, не принадлежащих к арабскому миру. Установившаяся после исламской революции 1979 года политическая система демонстрирует свою состоятельность на протяжении 40 лет ^[5]. Более того, иранская исламская революция стала своеобразной «историей успеха» для многих политических движений, партий Ближнего Востока и Африки.

Созданный гибрид теологического государства с элементами демократической системы можно рассматривать как альтернативный западной модели вариант общественного строя. Согласно конституции Ирана ^[8], главой государства является Верховный лидер исламской революции, а органы законодательной и исполнительной власти (правительство во главе с президентом) находятся в прямом подчинении религиозному руководству. В то же время парламент и президент избираются в стране путем всеобщего прямого голосования, а духовный лидер – решением крупных религиозных деятелей и богословов. Идеи исламской революции соответствует культурно-цивилизационным реалиям стран региона и поэтому подходит для «экспорта».

В целом, пример общественного устройства Ирана с учетом цивилизационных особенностей сегодня можно воспринимать как успешную альтернативу западному общественно-политическому укладу, поскольку, создавая образ общины, основанной на торжестве религии снимает ряд указанных противоречий, предлагая понятную, отличную от западной, форму организации общества и государства.

Идеологическое приверженность собственной модели общественного устройства позволяет Ирану не сдаваться под натиском Запада во внешнеполитическом противостоянии и уверено чувствовать себя на международной арене. С начала 1980-х годов Тегеран, находясь под санкциями западных стран, продолжает проводить независимую политику.

В ближневосточном регионе Иран успешно противостоит главному союзнику США – Саудовской Аравии. Так, например, в Йемене повстанцы-хуситы при поддержке Тегерана противостоят силам арабской коалиции во главе Эр-Риядом. Также можно упомянуть Ливан, где основным соперником во внутриполитической борьбе просаудовской коалиции «14 марта» является проиранская «8 марта».

Противостояние Ирана и Саудовской Аравии, в первую очередь, идет за региональное лидерство. Однако саудовцы являются проводниками воли американского истеблишмента на Ближнем Востоке, и в качестве инструмента распространения своего влияния используют существующие религиозные расхождения с Ираном. При этом, известен случай, когда король Саудовской Аравии, в 2010 году заявил, что его закрытое, жестко-религиозное государство таковым не является: «Саудовская Аравия – страна, открытая миру. Мы черпаем наши идеи в Торе, Евангелиях и Коране – Книгах, ниспосланных Господом, поскольку весь мир верит в справедливость, благополучие, мир» [цит. по 9, с.116]. Как отмечает, Г. Г. Косач, «Саудовская Аравия постепенно смещается от религиозного государства к национальному» ^{[9, с. 119]}, что свойственно западной модели.

Принципиально иной пример построения общественно-политической системы был реализован в Ливии под руководством полковника Муаммара Каддафи. В 1969 году в Ливии молодые офицеры во главе с 27-летним М. Каддафи совершили революционный переворот и свергли режим прозападного короля Идриса I ^[3]. Революционеры выступали под лозунгами «свобода, социализм, единство» и провозглашали основными целями освобождение от англо-американского господства, достижение «подлинной независимости» и борьбу за арабское единство. Интерес в данном случае представляет та система, которая была заложена в основе новой политической системы Ливии.

Спустя почти 10 лет после революции ливийские власти приняли декларацию об установлении в стране прямого народовластия, основанную на идеях «третьей мировой теории» М. Каддафи. Согласно ей, Ливия провозглашалась Джамахирией (в переводе – власть народа), а основой законодательства стал Коран для построения «подлинного социалистического общества» на основе принципов ислама ^[10]. Формально было заявлено, что власть осуществляется через народные комитеты, собрания, Всеобщий народный конгресс (высший законодательный орган страны). Сам М. Каддафи покинул все руководящие посты и был официально провозглашен руководителем ливийской революции. Однако фактически, даже не имея никаких постов, он сохранял абсолютную власть в стране.

М. Каддафи – противник существования государственных образований и сторонник родоплеменных отношений – создал в Ливии уникальную политическую систему, при которой формально власть действительно концентрировалась в руках народа.

Люди на семейном, родовом, племенном уровне должны были осуществлять управление страной, отдаленно напоминая принцип субсидиарности, закрепленный в праве Европейского союза. То есть система предполагала демократическое устройство, что ассоциируется именно с западным мировидением. Однако историческая склонность стран региона к сильной централизованной власти сказалась на практической реализации заявленной системы. В результате оригинальная идея, представлявшая собой альтернативу политическому устройству как западных стран, так и коммунистического лагеря, на практике обернулась традиционной для местной культуры диктатурой. Тем не менее, такая модель общественного устройства в Ливии работала – страна являлась одной из самых богатых в Африке. На схожих основаниях десятилетиями существовал режим С Хусейна в Ираке.

С цивилизационной точки зрения проблема этой модели заключается не только в том, что она подразумевает национальный изоляционизм, но и в том, что общественная жизнь основана не столько на законе (в данном случае традиции ислама), не на общенародных целях, а на страхе и системе сдержек и наказаний. Поэтому, в отличии от Ирана, Ливия и Ирак стали жертвами цивилизационного противостояния более высокого уровня – после свержения режимов при содействии стран НАТО страны погрузились в хаос.

После смерти М. Каддафи Ливия фактически перестала существовать как суверенное государство ^[4]. «Экспорт демократии» в Ливию окончился тем, что в стране различные вооруженные группировки заявили о контроле над разными частями страны, был полностью разрушен институт централизованной власти. Страна фактически распалась, а установления демократического строя не произошло.

Принципиально важным является то, что с 2014 года на ливийской политической сцене набирает популярность генерал Халифа Хафтар, который при помощи Ливийской национальной армии занимается объединением ливийских территорией под предлогом борьбы с терроризмом. В СМИ его называют новым полковником Каддафи ^[23]. Деятельность Х. Хафтара вызывает довольно широкую поддержку ливийских граждан, что по всей видимости все же отражает значение цивилизационного фактора в политике – общество, отторгая чужеродные системы, возвращается к привычным для себя формам самоорганизации.

Случай Ливии, как пример «экспорта демократии» в ближневосточную страну, не является единственным. Похожая ситуация произошла с Ираком. После свержения Саддама Хусейна в 2003 году Ираку была навязана демократическая модель развития. Сегодня, по прошествии более 15 лет, можно заключить, что эта форма политического устройства в Ираке не прижилась. Сложные проблемы этно-конфессиональных отношений до сих пор остаются неурегулированными, экономическое положение не выправлено. В стране постоянно вспыхивают массовые акции протестов, связанные с недовольством безработицей, коррупцией, отсутствием достойных условий жизни. Ситуация с безопасностью в Ираке после вторжения американских «освободительных» войск ухудшилась.

Хотя можно предположить, что Ирак и Ливия не могут являться репрезентативными примерами отторжения демократической модели из-за непрекращающихся в них боевых действий, фундированность такого аргумента весьма ограничена. В качестве контраргумента можно привести ситуацию в Тунисе, где не идет горячих конфликтов. После свержения в 2011 году в ходе «арабской весны» президента Зина аль-Абидина бен Али новые власти страны заявили о курсе на демократизацию общества. В Тунисе, в отличие от Ливии и Ирака, процесс смены властей произошел бескровно и без военно-политических потрясений.

В 2014 году в стране была принята новая конституция, осуществлялся курс на демократизацию. Однако исследования панафриканской организации «Афробарометр» показали, что уровень поддержки демократии в стране упал с 71% в 2013 году. до 46% в 2018 году ^[27]. А согласно опросу Международного республиканского института, проведенного зимой 2019 года политическим партиям не доверяют в «некоторой» или «значительной степени» 70% тунисцев ^[26]. В парламентских выборах в октябре 2019 года в Тунисе участвовали лишь 41% избирателей. И, что очень важно, по предварительным результатам победу в них одерживает исламистская партия «Ан-Нахда» ^[29]. Такие результаты могут свидетельствовать лишь о том, что построение в Тунисе общества по западному принципу пока также терпит неудачу. Хотя, конечно, стоит упомянуть, что к таким настроениям население подталкивает политика жесткой экономии, проводимая в соответствии с рекомендациями МВФ: результатом ее является сокращение заработных плат при одновременном повышении цен на продукты и топливо.

«Арабская весна», начавшись под лозунгами против тирании и за демократизацию и социальную справедливость (западные установки), по сути разбудила латентные религиозно-политические силы, укрепив позиции многочисленных групп этого толка. В итоге сегодня в ряде стран Ближнего Востока складывается ситуация, при которой западная модель политического устройства терпит неудачу в своей реализации, остро обозначая фактор цивилизационного противостояния.

Стоит отметить, что феномен «экспорта демократии» сам по себе является довольно естественным. Цивилизации на пике своего развития не свойственно оставаться в рамках первоначальных границ. Она начинает включать в свой ареал новые пространства. С учетом научно-технического прогресса и распространения массовой культуры, влекущими за собой ускоренный процесс глобализации, элементы западного мира проникли практически во все регионы планеты. При этом, большая часть мусульман относится негативно к глобализации ^[17]. По мнению американского социолога Р. Коллинза, глобализация формирует собственную социально-философскую сеть, которую не приемлет ислам, способный противопоставить себя образу жизни и ценностям западной цивилизации и, в какой-то степени, продемонстрировать альтернативную модель ^[7].

Подытоживая вышеизложенное, стоит отметить, что, с одной стороны, эти примеры важны для иллюстрации тезиса о снижении потенциала западной цивилизации. Можно констатировать, что на данный момент Запад имеет наиболее прочные позиции, которые постепенно расшатываются ^[28]. «Роль США как гегемона глобализации размывается, и, хотя Америка по-прежнему остается стратегически самой сильной страной мира, но она уже не может быть всемирным «вождем» человечества» – резюмирует коллектив авторов РАН ^{[12, c. 44]}. Распространяемая модель не показывает и не может показать глобальной эффективности из-за того, что базируется на несправедливом распределении ресурсов.

С другой стороны, рассмотренные примеры показывают раскол внутри ближневосточной цивилизации по нескольким основаниям: приверженность или сопротивление Западу, исповедование ислама шиитского или суннитского толка (или других течений, которые также довольно сильны с политической точки зрения), более глубокая историческая идентификация. Становится очевидно, что регион не имеет собственного цивилизационного проекта в силу своей мозаичности и разобщенности национальных элит (по большей части все же интегрированных в систему западных ценностей). В связи с этим, возникает вопрос о том, есть ли основания говорить о практических проявлениях современной исламской цивилизации?

Показательным примером наличия таких проявлений может служить ситуация, сложившаяся вокруг Всеобщей декларацией прав человека, которая в 1948 году была принята Генеральной Ассамблеей ООН. Она стала первым универсальным международным актом в этой области и базой для разработки последующих документов в области гуманитарного международного права. В исламском мире Всеобщая декларация прав человека подверглась критике.

По мнению мусульманских представителей, она не учитывала культурные и религиозные особенности незападных стран. В связи с этим в августе 1990 года в Каире государства-члены Организации исламского конференция приняли Декларацию о правах человека в исламе ^[6]. Документ, несмотря на установленные в соответствии с шариатом ограничения, гарантировал большую часть прав, указанных во Всеобщей декларации. Он запрещал дискриминацию человека по расовому, религиозному, половому признакам; провозглашал святость и сохранение человеческой жизни обязанностью, установленной шариатом, и т.д. Однако были привнесены и свои цивилизационные особенности. Так, Декларация разрешала мужчинам и женщинам вступать в брак вне зависимости от их расы, национальности или цвета кожи, но с учетом их религиозной принадлежности (мусульманки могут выходить замуж только за мусульманина). Кроме того, Каирская декларация не гарантировала права на свободу вероисповедания и принятия другой религии. В западном обществе эта Декларация была подвергнута сильной критике за то, что она дискриминирует немусульман, а также представляет неравные права мужчинам и женщинам ^[24].

Однако исламские страны продолжили отстаивать собственное понимание прав человека в мире. В 2004 году Лигой арабских государств была принята Арабская хартия прав человека ^[18]. Этот документ, как и Каирская декларация, основывался на исламских нормах. Арабская хартия также подверглась критике международного западного сообщества за дискриминацию прав немусульман и женщин, а также за приравнивание сионизма к расизму. В том же году была принята и Амманская декларация ^[1], призвавшая к единству и толерантности всего мусульманского мира. Западный образ жизни с его чрезмерно либеральными идеями, провозглашением равноправия полов и т.д. представляется несовместимым с исламскими представлениями народов Ближнего Востока, где превалирует традиционалистский уклад жизни. Особенности, раскрытые в упомянутых документах, отчасти демонстрируют некоторую идейную общность исламского мира.

Другой пример функциональности ислама как цивилизационной основы составляет, как ни странно, терроризм. Термин «исламский терроризм» прочно вошел в политологический и, особенно, общественно-политический дискурс после событий 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке. Вмешательство иностранных государств во внутренние дела исламских стран, заигрывание с исламистскими силами и их использование в ходе противостояния Запада с СССР, а также тяжелое экономическое положение стран Арабского востока, нерешенность палестино-израильской проблемы, недовольство светскими прозападными марионеточными режимами в ближневосточных странах – все это в совокупности привело к зарождению данного феномена.

Исламский терроризм представляет собой ответ экспансии западной цивилизации, навязыванию ею правил и принципов жизни. Его основой является идея принятия мученической смерти в борьбе с неверными, шайтаном (дьяволом), коим, по мнению исламистов, является Запад. События 11 сентября вывели это противостояние на глобальный уровень ^[19]. Последовавшие за террористическими атаками вторжение США на Ближний Восток лишь привело к эскалации межцивилизационного противостояния и усилило деятельность исламистских террористических организаций.

В 2006 году в Ираке зародилась известная сегодня террористическая организация «Исламское государство» (ИГ; запрещена в РФ). В период с 2013 по 2015 год она, по словам посла Ирака в России Мансура Хади, захватила около 40% иракских земель и провозгласила там (наряду с захваченными территориями в Сирии) образование собственного исламского государства ^[13]. Только к концу 2017 года иракским властям удалось побороть ИГ, однако их присутствие в стране сохраняется: перманентно происходят террористические акты.

В условиях, когда разнородные политические силы Ирака, не могут прийти к согласию, а власти не могут обеспечить безопасность населения, ИГ с его простыми и понятными идеями о создании шариатского государства и принципами их осуществления стали центром притяжения молодежи, которая не видит иных способов самореализации. Экспансионистская политика западных государств также толкает молодых людей на радикальные действия, в том числе на участие в террористической деятельности. Атака на американское диппредставительство в городе Басра на юге Ирака в ходе массовых протестов в 2018 года служит отражением настроения иракской молодежи ^[16].

Широко распространилось мнение, что именно ислам сегодня является тем фактором, который способен сплотить миллионы людей планеты вне зависимости от их языка, этнической или национальной принадлежности, под «единым знаменем» ^[25]. По сути ИГ и его квазигосударство с жестко выстроенной системой предлагали альтернативу хаосу, порожденному, в том числе действиями Запада при попытке установления своих ценностей на арабской земле. Примечательно, что идеи этой организации нашли отклик у миллионов людей по всему миру, их ряды пополнялись даже гражданами из западноевропейских государств ^{[2, 22]} – теми, кто был разочарован в сложившейся модели общества, и кто не нашел себя в ней.

Идеологические основы ИГ стоят на противопоставлении себя не только западным странам, но и существующей власти в мусульманских странах, артикулируется потеря их легитимности, ведущая к разобщенности уммы (мусульманской семьи). Альтернатива, предлагаемая существующим режимам, – это возрождение средневекового Халифата, способного обеспечить целостность и силу всех мусульман, освободившись от экономического гнета неверных и преодолев идеологические разногласия за счет неукоснительного и жесткого подчинению законам Корана в интерпретации высших лиц ИГ. Возможность применяя насилия оправдывается славным прошлым средневекового Халифата и необходимостью восстановления справедливости в отношении угнетенных мусульман. Такая риторика оказывается довольно действенной, поскольку находит прямое отражение в культурном коде народов Ближнего Востока.

Можно сказать, что исламский радикализм стал политическим ответом на навязываемую процессами глобализации западную модель обустройства мира. Однако в силу своей нелегитимности и террористической направленности проект исламского халифата ИГ ожидаемо был сорван в результате военных операций международной коалиции во главе с США, ВКС РФ и др.

Подводя итоги всего вышеизложенного, можно сделать следующие выводы. В новейшей истории Ближний Восток стал одним из наиболее ярких примеров цивилизационного противостояния. Конфликт, неоднократно принимавший форму вооруженного противостояния с цивилизационной точки зрения, имеет двухуровневую структуру.

Во-первых, противостояние «Запад – Ближний Восток», имеющее ряд исторических политико-экономических оснований, одним из которых является экзистенциональные различия рассматриваемых цивилизаций. Неготовность ближневосточных обществ полностью организоваться по принципам доминирующей западной цивилизации выражалось в ХХ веке в формулировании и попытках реализации таких идей как панарабизм и арабский социализм. В последние годы основной опорой ближневосточной цивилизации неизменно является ислам, определяющий не только религиозную жизнь населения, но и модель социального устройства. Бедственные социальные условия на фоне насаждения чужеродной системы ценностей заставляют широкие массы населения на Ближнем Востоке искать новые интерпретации идей исламской справедливости, что в совокупности с осмыслением исторического наследия Арабского Халифата толкает их на формирование новой идентичности, что выражается в создании террористических по своей сути объединений.

Во-вторых, Ближний Восток в целом не имеет единого цивилизационного проекта. На данный момент регион представляет из себя совокупность государств, отличающихся друг от друга как в социально-политическом, так и в экономическом смыслах. При том, что ислам безусловно является некоей духовной скрепой, в практическом плане наблюдается высокое значение его разветвленности – различные течения зачастую используются как инструмент политического давления. Еще более глубокой цивилизационной проблемой для Ближнего востока может оказаться наличие богатого исторического опыта –идентичность народов региона определяется не только успешным опытом Халифата, но и величием более древних империй.

Что касается альтернативы, предлагаемой ближневосточными странами западному укладу жизни, то интерес может представлять только иранская модель общественно-политического устройства. Опыт Ирана, отражающий идеи панисламизма, находит симпатии среди населения суннитских стран, и, теоретически, может быть заимствован другими государствами. Однако в среднесрочной перспективе это представляется маловероятным. Перспективы же реализации идеи создания Халифата практически не имеют оснований. Количество последователей идеи велико в силу ряда, в первую очередь, социально-экономических факторов, но одновременно ограничено в основном маргинальными слоями населения, в то время как существующая власть большинства стран Ближнего Востока воспринимает данную идею как экстремистскую и ведущую к утрате суверенитета. На глобальном уровне страны Ближнего Востока пока не способны предложить иной вариант, отличный от западного цивилизационного развития мира в силу недостатка экономических и военно-технических ресурсов.