Рус Eng Cn Translate this page:
Please select your language to translate the article


You can just close the window to don't translate
Library
Your profile

Back to contents

Politics and Society
Reference:

Ideological sources of the Russian sociopolitical publicism of the late XV – early XVI centuries

Khelik Artemiy Sergeevich

KHELIK Artemiy Sergeevich – PhD Candidate, Department of History of Socio-Political Teachings, Faculty of Political Science, Lomonosov Moscow State University;

History Department of MSU, Lomonosovsky prospekt 27-4, Moscow 119991 Russia;
artkheliks@gmail.com

artkheliks@gmail.com
Other publications by this author
 

 

DOI:

10.7256/2454-0684.2017.3.19532

Received:

21-06-2016


Published:

16-04-2017


Abstract: The subject of this research is the Russian sociopolitical publicism of the late XV – early XVI centuries. The article makes an attempt to analyze the content of several key monuments of this phenomenon, as well as determine the main sources, which the Russian bookmen leant upon during composing their works. Ideas contained in the examined texts, became the foundation for establishment of valuable and influential fort the ideology of the Muscovite State ideals and images, as well as political concepts. Analysis of such texts as “Message to Ugra of Vassian Rylo”, “Message of the Elder Philotheus”, “Message on Monomakh’s Gifts” (“Message of Spiridon Savva”) prove the high value of the biblical text as a source of principal ideas and images of the publicism in the brink of the XV-XVI centuries. Based on the biblical text and its interpretations, the compositions contained a number of spiritual-political images and concepts that later have been applied in structuring of the ideological concept of government of Tsardom of Muscovy, which has not been previously examined within the framework of political science.


Keywords:

Third Rome, Holy Rus, Russian Middle Ages, Ideology, Message, Library, Holy Scripture, Bookmen, Publicism, Tsardom of Muscovy

This article written in Russian. You can find original text of the article here .

На рубеже XV–XVI вв. в русской социально-политической публицистике появляются новые темы и образы, которые заложили фундамент для формирования новой официальной идеологии Московского государства. В сочинениях этого периода впервые были сформулированы важнейшие для всей последующей отечественной истории идеал-образы и духовно-политические концепты. Образы «Третьего Рима», «Нового Израиля», «Нового Иерусалима» и «Святой Руси», представления о «христолюбивом царе» получили развитие в череде последующих произведений и прочно вошли в идеологическую базу Московского царства. Отзывающиеся до сих пор в отечественной политической реальности, эти образы и их идейные источники заслуживают пристального внимания и анализа.

И.У. Будовниц указывает на следующие узловые проблемы, поднимавшиеся в средневековой русской публицистики: «Вопросы «конституционные» — о пределах царской власти, о ее взаимоотношениях с церковью, о правах государя и его обязанностях»; размышления о роли России в развитии человечества и о ее положении в системе других государств; вопросы внутренней политики страны, среди которых особое место занимает вопрос монастырского землевладения, судьбы еретиков и их учений» [1, c. 297-300]. Современные исследователи дополняют этот перечень, отмечая, что, кроме перечисленного, в XVI столетии на первый план выходит тема божественного предназначения России, публицистические сочинения этого времени наполнены размышлениями о мессианской роли России в мировом пространстве, высочайшего накала достигают споры о сущности христианской веры, истинности православного миропонимания, о русской святости [5, c. 244-391]. Важнейшие темы русской жизни впервые получили активное публичное освещение, стали центром духовно-политической и религиозно-философской дискуссии в XVI вв.. Выбранные для анализа в тексте данной статьи произведения «Послание на Угру Вассиана Рыло» [7, c. 386-400], «Послания старца Филофея» [8, c. 290-306], и «Послание о Мономаховых дарах» («Послание Спиридона-Саввы») [6, c. 176-180] созданы на рубеже XV–XVI вв. и отражают начало этой дискуссии.

В конце XV — начале XVI веков московская элита столкнулась с совершенно новыми вызовами. Кроме противостояния ордынскому давлению и созданию нового образа Московского государства на международной арене, перед интеллектуальной элитой встала задача по объединению огромной массы людей, совсем недавно идентифицировавших себя как жителей конкретной «земли», в единую нацию. Сложно утверждать, насколько активно вопрос создания новой государственной идеологии поднимался в окружении московского князя, и был ли уже тогда выделен как одна из основных политических задач. Однако венчание Дмитрия Внука на великое княжение по византийскому обряду в 1498 году свидетельствует о попытках идеологически упрочить княжескую власть. Именование Ивана III «царем» в «Послания на Угру Вассиана Рыло» и появление в том же сочинении образа «нового Израиля» послужило толчком к разработке столь необходимой мифологии власти [14, c. 27-28].

Широкое участие государства в судьбе Церкви, от борьбы с последствиями Ферраро-Флорентийской унии, до решения судеб участников новгородско-московской ереси, позволяет сделать вывод о ее чрезвычайно высокой роли в общественном сознании, значительном влиянии религиозного фактора на политику государства. Вопросы, связанные с благополучием Церкви, рассматривались как вопросы исключительной государственной важности, требовали немедленного вмешательства власти. Церковные же деятели, в свою очередь, считали своим долгом делиться с великим князем своими соображениями о текущей политической ситуации, давать ему свои наставления, что было своеобразным отражением характерного для европейского XVI века культа разума [3, c. 5-18], и в то же время было проявлением традиции «наставничества», легко прослеживаемой во взаимоотношениях руководителей государства и избранных духовных лиц.

Рассуждая о специфике русской средневековой социально-политической мысли, С.В. Перевезенцев делает акцент на особой роли, отведенной в ней христианской традиции: «Значимость социально-политических идей в этот период определялись их духовным содержанием, тем, насколько они способствуют реализации в социально-политической практике православных идеалов. Поэтому можно говорить, что русская социально-политическая мысль в XI–XVII вв. развивалась в русле православной традиции и была прежде всего духовно-политической. <…> Социально-политические идеи формулировались в соответствии с общим религиозно-философским восприятием окружающего мира» [10, c.16]. Авторство большинства русских публицистических произведений вплоть до XVII века принадлежало перу священнослужителей, лишь в XVI в. на публицистическую арену стали выходить яркие светские мыслители — Ф. Карпов, И. Пересветов, А. Курбский, Иван Грозный.

Принадлежность к Русской Церкви означала знакомство русских публицистов с совершенно определенным кругом текстов, лежащих в основе русского понимания христианства и, что не менее важно, текстов доступных для чтения и интерпретации. Огромную роль в этом отношении сыграла и общая специфика книжного хождения на Руси [12, c.50].. Абсолютное большинство источников, создаваемых или переводимых, носили религиозный характер. Основным же местом накопления литературы были ранние библиотечные собрания и «богослужебные книжные наборы» [9, c. 107-108]. - собрание литургических книг, необходимых для отправления культа в рамках отдельно взятой духовной корпорации [11, c. 5]. Таким образом, сам исторический контекст эпохи определял круг возможных идейных источников русской публицистики конца XV — начала XVI века.

Однако несмотря на эти уточнения, определение реального списка источников, используемых средневековым русским автором в ходе работы над произведением, не представляется возможным. Максимум для ответа на вопрос «Что же читал автор произведения? Что повлияло на его взгляды и форму их выражения?», делает А.И. Филюшкин в работе, посвященной просопографическому и герменевтическому комментарию к посланиям А.М. Курбского. Сравнивая исторические свидетельства, автобиографические данные и элементы авторского текста, Филюшкин пришел к выводу, что Курбский был знатоком Священного Писания, свободно оперировал библейскими цитатами и образами, был знаком с сочинениями современников (Максима Грека, Сильвестра, Феодорита Кольского), трудами Иоанна Златоуста, Афанасия Александрийского, Иосифа Флавия, Августина, житиями святых, критиковал имевшие хождения апокрифы [13, c. 37-42]. Такой выбор литературы, сделанный мыслителем второй половины XVI века, не принадлежащим к священноначалию Русской Церкви, позволяет сконструировать примерный «книжный набор» большинства авторов конца XV—XVI вв.

Поиск некой литературной константы среди идейных истоков публицистических произведений конца XV — начала XVI вв. неизбежно приводит нас к Священному Писанию. Подобный вывод подтверждает контент-анализ сочинений Вассиана Ростовского, старца Филофея и Спиридона-Саввы на предмет прямых отсылок к христианским священным текстам.

Вассиан Ростовский в начале «Послания на Угру» прямо указывает на основной источник своих идей, высказываемых государю: «Нынѣ же дръзнух написати къ твоему благородству, нѣчто же мало хощу воспомянути от Божественаго писаниа, елико Богъ вразумит мя, на крѣпость и утвержение твоей державѣ» [7, c. 386]. В целом, в этом небольшом по объему сочинении обнаруживается двадцать четыре случая прямого цитирования библейского текста и три случая непрямой отсылки к библейскому тексту через назидательное упоминание поступков ветхозаветных царей древности. Единственной небиблейской ссылкой является цитирование Демокрита, очевидно позаимствованное Вассианом из греческого сборника изречений «Пчела» переведенного в XII–XIII вв. [2, c. 553-555].

Спиридон-Савва, предполагаемый автор «Послания о Мономаховых дарах», ведет довольно-таки свободное историческое повествование, соединяя древние библейские времена с событиями близких автору эпох, ставя в один ряд библейских персонажей и реальных исторических деятелей. Несмотря на отсутствие прямого цитирования библейского текста, контур повествования задан непосредственными ссылками на ветхозаветные события и персонажей, библейские книги воспринимаются автором как точно описывающие исторические события, а основная идея образной связи величайших правителей истории невозможна без библейского фундамента [10, c. 605-615].

Старец Филофей в посланиях Мисюрю-Мунехину и князю Василию III так же прямо указывает на основной источник своего знания: «[…] Моему государю, вѣдомо, что яз селской человѣкъ, учился буквам, а еллинскых борзостей не текох, а риторских астроном не читах, ни с мудрыми философы в бесѣдѣ не бывал; учюся книгам благодатнаго Закона, аще бы мощно моя грѣшная душа очистити от грѣх, о сем молю милостиваго Бога […].» [8, c. 2006: 290-306]. Филофей сорок раз прибегает к прямому библейскому цитированию, используя его в качестве непререкаемой аргументации своих позиций, несколько раз ссылается на библейские концепции и образы, в частности, концепцию царств, восходящую к Книге пророка Даниила [8, c. 290-306].

Исходя из вышеприведенных данных, можно сделать вывод, что общее господство религиозного сознания побуждало авторов публицистических сочинений XV–XVI вв. объяснять текущие события аналогиями из христианской истории, фактором божественного вмешательства и предопределения. Рассуждая на важнейшие темы в жизни государства, русские мыслители вполне естественно обращались к текстам, обладающим наивысшим духовным авторитетом — Священному Писанию (Библии) и Священному Преданию.

Контент-анализ выбранных произведений конца XV — начала XVI вв. показывает, что Священное Писание успешно выполняло роль единственного необходимого источника для аргументированного ответа на самые сложные духовно-политические вопросы эпохи. Кроме того, благодаря широкому хождению, текст Библии позволил всем участникам интеллектуального процесса говорить на одном языке, несмотря на разделяющие их время и пространство.

На основе интерпретации библейского текста в русской публицистике рубежа XV–XVI вв. был создан ряд духовно-политических образов и концепций, которые в дальнейшем сыграли огромную роль в построении идеологической концепции власти Московского царства. Это иллюстрирует наличие своеобразной связи между текстом Священного Писания и реальным политическим процессом. Обсуждение силы данной связи и ее специфики может стать предметом отдельной научной дискуссии. Точно можно утверждать лишь то, что поиски идейных истоков русской публицистики конца XV — начала XVI веков раз за разом приводят нас к тексту Священного Писания.

References
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.